Ангелочек. Время любить - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Но куда вы пойдете? Барселона — большой город. Мы можем вас приютить. Когда вы возвращаетесь в аббатство?

Сбитый с толку живостью и радушием Луиджи, брат Захария с трудом сохранял олимпийское спокойствие.

— Я признателен вам за гостеприимство, но мне есть где переночевать. Вообще-то я не скоро вернусь в Комбелонг. Я держу путь в Сантьяго-де-Компостела, что позволило мне оказать услугу отцу Северину.

После этого краткого объяснения брат Захария вышел из комнаты. Тут же появилась Долорес, сгорающая от любопытства.

— Ну, Луиджи? Ты получил деньги?

— Да! Боже, я благословляю весь мир и в особенности отца Северина! Я знал, что он поможет мне. Этот человек заслуживает место в раю, если, конечно, рай существует.

— ¡Madre de dios! Замолчи! ¡Querido mió!

С горящими глазами Луиджи взвесил в руке кожаный кошелек. Он уже мысленно покупал новую одежду, подержанную скрипку, золотые серьги…

Пылкая испанка прижалась к нему и прошептала:

— Ты купишь мне кольцо, как обещал?

— Я всегда исполняю свои обещания, Долорес, — ответил Луиджи, жадно целуя ее. — Завтра мы пойдем гулять на Las Ramblas[17]. Ты наденешь свое самое красивое платье, красночерное. Там магазины тянутся до старого порта. У тебя будет кольцо. Но теперь я хочу прочитать письмо отца Северина. Принеси мне чего-нибудь поесть, я вдруг проголодался.

— Да, querido. Лангустины с рисом хочешь?

Луиджи рассеянно кивнул, держа в руках запечатанный конверт. Едва он дотронулся до толстой бумаги, как его охватило странное волнение. Вдруг он увидел себя там, в тенистой долине, возле древних стен, под благожелательным покровительством старого священника.

Волею невероятного случая Луиджи в Арьеже встретил священника, который заботился о нем в сиротском приюте в Лионе. «Я украл карпа из водоема аббатства, но меня застал за этим занятием один из монахов. Меня отвели к настоятелю. Это был он, отец Северин, — вспоминал Луиджи. — Он сразу же меня узнал, несмотря на мое одеяние бродячего трубадура».

Пальцы Луиджи дрожали, когда он разворачивал листок, исписанный изящным почерком. На секунду Луиджи закрыл глаза, словно эти строчки могли ранить его, лишить сил. Глубоко вздохнув, он начал читать:

Мое дорогое дитя!

Я испытал несказанное облегчение, получив, наконец, от тебя весточку после стольких месяцев терзаний и горьких раздумий о твоей судьбе. Почему ты отказался взять деньги, которые я предлагал тебе в тот вечер, когда ты покидал наше аббатство? Я от чистого сердца посылаю тебе такую же сумму в надежде, что ты разумно потратишь деньги и, главное, согласишься вернуться на родину своих предков, под божественное покровительство, в котором никогда не стоит сомневаться.

Спешу сообщить, что тебя больше не обвиняют в тех чудовищных преступлениях, из-за которых тебе пришлось бежать в Испанию. Истинный преступник был арестован в декабре. Терзаемый угрызениями совести, он покончил с собой в тюрьме. Речь идет о неком Блезе Сегене, шорнике из Сен-Жирона.

Разумеется, тебя могли бы еще судить за твое бегство из больницы Сен-Лизье, тем более что ты покалечил своего стражника. Однако я, невзирая на ревматизм, оседлал мула и нанес визит бригадиру полиции, чтобы заступиться за тебя. Кто, оказавшись в твоем положении, не попытался бы избежать незаслуженного наказания? А ведь тебя ждала гильотина! Ни один невиновный человек не согласится умереть за преступления, которых он не совершал. Поборник справедливости, этот славный человек встал на мою сторону. Теперь тюрьма тебе не грозит.

Я старею и с нетерпением жду часа, когда Господь призовет меня к себе. У меня есть только одно желание: увидеть тебя в последний раз, чтобы упокоиться с миром. О, если бы мне удалось заронить семя рассудительности в твою столь буйную голову! Мне хотелось бы, чтобы ты наконец прочно где-нибудь обосновался, начал вести честную жизнь простого человека.

Дитя мое! Пусть Господь хранит тебя, когда ты будешь бродить по весьма извилистым дорогам. Пусть он подарит мне радость благословить тебя, тебя, кто был лишен родительской ласки, тебя, которого я считаю своим сыном.

Отец Северин

Потрясенный Луиджи прижал письмо к сердцу. На его глазах выступили слезы, что случалось крайне редко. Дрожа всем телом, он все же перечитал письмо, смакуя каждое слово. Перед ним предстали знакомые до боли образы: горные тропинки, по сторонам которых рос вереск или горечавка, серебристые ручьи, бежавшие по темным скользким скалам, дома с черепичными крышами, сырой подлесок и множество цветов, напоенных влагой, ярких луговых цветов. Он прошел через столько долин, преодолел столько холмов… А как часто он, беззаботный, срывал фиалки или первоцветы… Фиалки…

— Значит, и она тоже знает, — прошептал Луиджи. — Если отец Северин в своем аббатстве, окруженном завесой тишины, узнал, что я невиновен, значит, об этом знает и Анжелина. Черт возьми! Какая новость!

Пританцовывая, Луиджи схватил гитару и с воодушевлением сыграл короткую пылкую мелодию. Потом он запел, аккомпанируя себе:

Под моим окошком всю ночь

Распевает птичка. Она поет для моей любимой!

Да, она поет. Пусть она поет. Но поет она не для меня.

Она поет для моей любимой, которая так далеко от меня…

Слова всплывали в его памяти, четкие, навязчивые. По ту сторону Пиренеев он увидит свою любимую, красавицу Анжелину. Но Долорес положила конец ностальгическим воспоминаниям. Она влетела в комнату с тарелкой в руках.

— ¡Quedrido mió! — воскликнула она. — Ты доволен? Тогда я тоже довольна. Устраивайся на кровати поудобнее и ешь…

Луиджи посмотрел на жареных лангустинов и рис, политый соусом, отсутствующим взглядом. Он охотно уехал бы сейчас же, даже не попрощавшись со своей любовницей.

— Поставь на стол, Долорес, — ласково сказал он. — Сначала я должен поговорить с тобой серьезно кое о чем, очень серьезно.

Веселье Долорес мгновенно улетучилось. Ее лицо исказилось от беспокойства.

— Мне очень жаль, но я не могу тебе лгать. Долорес, ты приютила меня, ты ухаживала за мной, кормила, любила… Я благодарен тебе всей душой. Но я должен уйти. Я не поеду в деревню. Отец Северин призывает меня к себе. Я поступил бы подло, если бы не полетел на всех крыльях к нему. Нет, он не прикован к постели, он не при смерти. Но все же он призывает меня к себе как сына, которого у него никогда не было. Надеюсь, ты меня простишь.

Луиджи замолчал, готовый к тому, что его любовница начнет метать гром и молнии. Долорес долго недоверчиво смотрела на него, а потом принялась по-испански изрыгать проклятия. Она говорила о старом священнике, мужском непостоянстве и о том, что она питала слабость к неисправимому бродяге. Наконец, мертвенно-бледная, она разрыдалась.