Эдгар По в России - Евгений Васильевич Шалашов
Шрифт:
Интервал:
— А кто же? Собака, что ли? — обиделся старик.
— Чего-то эта кошечка не такая…
Пушкин ухватил кошку и ловко, будто всю жизнь этим занимался, перевернул ее на спину, раздвинул задние лапы и довольно загоготал:
— Фаддеич, какая же это Степанида?! Тут у тебя целый Степан! Посмотри, какое хозяйство — мужик позавидует!
Стефан, недовольно заверещав, изогнулся и, тяпнув Пушкина за руку, вырвался на свободу. Отскочив в сторону, начал старательно и даже яростно умываться.
— Да я что, щупал ее, что ли? — оправдывался Богдан Фаддеевич, выглядевший изрядно сконфуженным. — Кузька, сукин сын, говорит — барин, возьми кошечку. А кошечка такая славная да умная. Ну, теперь понимаю, чего она каждую ночь на улицу просилась. И не гогочите тут, как два жеребца…
Наконец-то пришел слуга — такой же старый и замшелый, как и хозяин, и унес кошечку (тьфу ты, кота) в людскую, а исследователи вернулись к изучению старинного манускрипта.
Эдгар По решил, что пора и ему хоть что-то сказать.
— Мистер Шин, а вы доверяете тому агенту, который вам продал манускрипт?
— Да какой там агент, — усмехнулся Шин. — Купчишка один, из Новгорода. Бывает, находит что-то, что после опричников да шведов уцелело, мне и привозит. В прошлом году он "Апостол" Ивана Федорова притащил. Человечек надежный.
Эдгар хотел поинтересоваться, сколько Шин отдал за "Песню о герцоге Игоре", но постеснялся — бизнесменам такой вопрос задавать не положено. Но на Пушкина подобные запреты не распространялись.
— Богдан Фаддеевич, скажи правду — сколько ты купчишке своему заплатил?
Старик замешкался, скривил глаза куда-то вбок, но потом все-таки сообщил:
— Двадцать пять рублей. — Потом уточнил: — Серебром.
— Н-ну, не сказать, что много, — хмыкнул Пушкин. — Вы же за него хотели больше взять?
— Хотел, — согласился книготорговец. — Если рукопись настоящая, я бы с вас не меньше двух тысяч взял.
— Так, может, будем считать, что манускрипт подлинный? — прищурился поэт. — Даже если не так, кто докажет, что он фальшивый? А я бы вам за него… н-ну, рублей бы сто отвалил. — Тут Пушкин хохотнул. — А друзьям бы сказал, что Шин — каналья такая, меня до исподнего раздел.
— Не уверен я, Александр Сергеевич, что манускрипт настоящий, — покачал головой Шин. — Но нет уверенности, что и фальшивый. Надо показывать кому-то, кто в древлеписании силен. А кому показывать?
— Это да, — поддакнул Пушкин. — Был бы жив Карамзин, к нему бы сходил. А кто у нас еще есть из знатоков?
— Бантыш-Каменский в Сибири губернаторствует, — начал перечислять Шин. — Сандомирский — тот с прошлого месяца в запой ушел, Скляров мне как-то поустав с глаголицей спутал — больше и знать его не хочу. Был у меня еще парень толковый — Першаков Юрка, так он в монахи подался, на Соловки. Оттуда его не вытащишь.
Александр прошелся по лавке, резко развернулся на каблуках и снова подошел к рукописи.
— Стоп! А ведь я там кое-что заприметил. — Перелистав манускрипт почти до конца, Пушкин радостно изрек: — Что-то я там такое видел, в конце. Вначале подумал — кусок деянии греческих на отдельном листе записан, вот…
Откашлявшись, Александр прочитал текст по-русски, а потом, специально для Эдгара, перевел:
— "Когда полководец вздымает ввысь правую руку, две сотни лучших воинов должны быть при нем, а три десятка самых храбрых надобно расположить вокруг шатра, но две ладони держать у самого сердца, твердо зная, что станут они последним оплотом, четыре сотни пешцев следует послать в атаку, но восемь десятков комонных в бой отправлять не спеши, в резерве держи еще тридцать, да еще семьдесят — пусть это меньше, чем три сотни, но лучше, чем две ладони и еще три — это твердо, а седьмица да еще один день, твердо помни, что две ступни да к седьмице прибавить день, но не забудь про лучший свой десяток, из коего троих не привечай, а отправляй командовать полком — сие есть твердо, но пару всадников отправь навстречу сотне, из коей семьдесят и тридцать главной станет, смягчить потерю семисот поможет, к пяти убитым подойдешь твердо, а девять сотен убиенных врагов будет лучше, чем пять иль даже сорок — твердо ты усвой, и снова семь один ты твердо вспомни, а с цифрой десять ничего не делай — пусть десять и останется такой — твержу тебе, а дальше точно помню — семь на десять и пара лебедей, да девять сотен, с небольшим довеском — десяток да еще десятков пять, все натвердо усвоить ты обязан, запомнить, ну а дальше сторица сугубая, единица и сорока, без алефа, чем дольше я твержу, тем мне скучнее, но дополнить сточку я должен так — пусть два да единица, не сложат сотню, а один солдат, пусть даже богатырского сложения, не стоит полусотни".
— И что за хрень? — удивленно спросил Шин. Кажется, он произнес эту фразу по-русски и вместо слова "хрень" было иное слово, но Эдгар Аллан По его прекрасно понял. Эти слова он выучил раньше других и порой (к вящей радости Пушкина) шокировал ими окружающих.
— Может, наставление полководца? — предположил Пушкин. — Вроде "Науки побеждать"?
— Кто его знает, — повел узким плечиком старик. — Может, и наставления. Но для наставлений, даже древних, какие-то они сумбурные.
— Подождите-ка, господа! — сообразил вдруг Эдгар. — А вам не кажется, что это шифр?
— Шифр? — не сразу понял старик, зато Пушкин схватил на лету: — Умница, господин американец! Мы в лицее такие шифры сочиняли. Бывает, составляешь согласные буквы в два ряда, а потом верхними заменяешь нижние. Или вместо "аз" напишешь "один", "буки" — "два". Ну и так далее.
— А ведь и точно, — засмеялся старик. — Если мы буквы меняем, этот шифр называется тарабарским. А если цифры на буквы — простая литорея. Встречал я такие шифры — ничего сложного. Обычно свое имя писали.
— А мы сейчас и проверим, — загорелся Пушкин. — Богдан Фаддеич, берите карандаш и бумагу. — Дождавшись, когда старик притащит письменные принадлежности, русский поэт начал: — Итак — когда полководец поднимает правую руку, две сотни воинов… Значит; первая цифра у нас двести.
— Первая цифра "пять", — вмешался По. — На руке пять пальцев.
— Пять? А, точно же! — хлопнул себя Пушкин по лбу. — Десница — то есть правая рука. Пять пальцев. Пишите — пять, двести…
Заслышав цифру, Эдгар опять вмешался:
— Может быть, здесь не двести, а какая-то другая цифра?
— Почему? — едва ли не в один голос спросили Пушкин и Шин.
— Я прошу прощения, — усмехнулся По. — Я не великий знаток вашего языка.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!