Веста - Вероника Мелан

И Кей вдруг обрадовался. Понял, что неосознанно мечтал об этом – набить кому-нибудь рожу, выплеснуть, наконец, скопившуюся злобу. Он столько часов подряд «перегревался» головой, что не дождь, а только хорошая драка могла ее остудить. И потому вперед зашагал молча безо всяких там «Эй, вы, оставьте девушку» – незачем предупреждать врагов.

Стыдно признать, ему даже плевать было на даму – ему нужна была рубка.

Заметили его на подходе. Даже успели брякнуть: «Мужик, шуруй отсюда, целее будешь…» Один вытащил нож.

И Кей ввинтился. Так входит в свежее мясо винт от мясорубки – знал, что сейчас он будет выпускать пар, давать себе волю, калечить. Заслужили. Бил прицельно, со всего маху, но так, чтобы не убить, а насладиться – таким он себя не помнил. Злым, сосредоточенным, почти веселым. Хрустели чьи-то руки и носы, сыпались неудачные замахи – он отбивал все точно, играючи. И снова бил сам…

Сколько прошло времени, пока глаза застилала красная пелена, не помнил. Когда очнулся, обрел подобие нормального человеческого мышления (черный пар частично вышел наружу – слава Создателю), увидел, что девчонка сидит у стены, плачет. Лицо закрыто руками. Один насильник ползет по лужам прочь пластом, двое других пытаются бежать. В меру позволения их покалеченных тел.

– Иди сюда, – позвал обиженную. Протянул руку. – Не сиди, холодно. Я провожу.

Она захлебывалась слезами и словами. Говорила, что срезала путь из-за грозы, что ей только до остановки, а там автобус прямо напротив дома, что больше никогда не пойдет этой дорогой.

– Доехать с тобой? – спросил, когда довел до стеклянной будки, у которой останавливался транспорт.

– Нет, спасибо…

Посадил в автобус. Предварительно накинул на плечи, чтобы порванная девичья одежда не привлекала ненужного внимания, свою куртку. Обронил: «Возвращать не надо».

А спустя полчаса, проведенные под проливным дождем, он толкал чужую машину. Все потому, что та не вовремя заглохла посреди дороги, а полный лысоватый мужик, посадивший за руль свою даму, один не справлялся.

– Еще чуть-чуть, тут за углом СТО…

И они вдвоем, мокрые по самое «не балуйся», изо всех сил налегали на багажник. «Шеви» лысого оказалась тяжелой, раза в полтора тяжелее его седана; баба исправно рулила.

– Осталось немного…

Ливень не унимался; грохотала сверху неугомонная гроза. Кей нет-нет да вспоминал, как когда-то в грозу выстрелил в Весту – дерьмовые воспоминания. Но он ее найдет. И уже не отпустит. А пока реки воды по асфальту; джинсы насквозь, хоть отжимай, рубаха тоже – сегодня ночью он в своем тряпье и без куртки замерзнет. Завтра не сможет почистить зубы.

– Слышь, мужик, спасибо тебе!

Ему даже предложили денег за помощь – Кей с сожалением покачал головой. Знал, через пять минут пожалеет, потому что голод – не тетка. Но он учился отдавать, не брать.

Лысый пожал плечами.

– Ну, тогда бывай.

(Лирика – OST Счастливые люди (реж. Васюков, комп. А. Войтинский)

И вновь стена дома, а сверху чужой балкон – в этой части города, сколько он не искал, не находилось ни единой лавки. Не то растащили, не то вообще не ставили.

Дождь, не спеша, утихал; Кей сидел задом на мокром асфальте и думал о странном – он смог что-то дать, ничего не имея. Просто помочь. Сколькие из его вещей по-настоящему пригодились людям, как для девчонки куртка?

И еще: он может давать, не имея.

Этот вывод показался странным, но очень правильным, настоящим.

Ему впервые было легко – без вещей, без денег. Жизнь не бессмысленна, когда можешь поделиться. Добрым словом, делом, протянутой рукой. Унялась злость, воцарился в душе мир – он не бесполезен, он может дарить. Просто так. Незнакомым людям.

Нет, Кей отнюдь не полюбил ситуацию, в которой оказался, но вдруг принял ее. Такой, как есть: с неимением смысла, с дождем, мокрыми вещами, – многогранную, многоликую, глубокую. После войны и предательства Элены, он верил, что стал моральным уродом, что уже никогда не испытает добрых чувств, а теперь понял, что скучал по ним. По отсутствию обид, по легким, без багажа, сердцу и рукам.

Да, пройдет ночь, и наступит завтра, в котором вопросов опять будет больше, чем ответов, но у него снова будут пустые руки и легкое сердце.

Будто новая жизнь…

Голодный и уставший Кей улыбался.

Когда перестало капать, оживленно забороздили проспект машины. У обочины целые моря; чтобы не попадали брызги, пришлось подняться, сменить место обитания. Кей брел, не разбирая дороги – дворы, проулки, кустистые аллеи, опять дворы. Обкрошившиеся балконы; на веревках забытое хозяйками, вымоченное по-новой белье. Полные урны; забитые парковки, запахи съестного из форточек.

Он больше не знал ни куда, ни зачем шел. Сворачивая, не думая; противно жамкали в военных ботинках мокрые носки.

Наконец, забрел в пахнущий отходами тупик. Вздохнул, когда понял, что темнеет, а он не отыскал ни еды, ни ночлега, хотел повернуть назад… когда увидел его. Плавающий в конце у стены дома открытый и едва заметный, потому как совершенно серый, Портал.

Портал в Катлан.

Он бежал к нему, забыв про лужи и сырость. Как спринтер, как человек, боящийся не успеть на последний, эвакуирующий с планеты поезд.

* * *

Терран. Катлан.

Веста.

– Мать, бать, я пойду…

– Куда?

– Искать суженого.

Они сидели за кухонным столом, куда я позвала их для разговора. Детвора на улице. Решение далось непросто – уйти из родного дома. Возможно, насовсем. Но оставаться не имело смысла – пойду по миру искать тех, кто слышал про другие порталы, ведущие с Таррана на Уровни. Может быть, найду коридоры в другие миры, а, может, не найду ничего. Время покажет. В Катлане хорошо, мирно и славно, но при мысли о бездействии на сердце делалось худо, а подобную тоску красота местных пейзажей не лечит.

Я не ожидала, что сильнее расстроился отец – глаза на мокром месте.

– Ты не сетуй на нас, Вестушка, что волосы мы тебе… черные. Не со зла.

Он никогда до того не называл меня по-матерински, ласково. Да и плакал на моей памяти раза два – все от большого горя: впервые, когда умерла любимая кобылка Горка, и еще по бабушке.

Мама смотрела больше напряженно, мяла беспокойными руками край скатерти.

А ведь они понимали, – подумалось мне, – что в родном селе «любовь» мне не светит. Никто из своих не посватает, к себе не позовет.

«Мне все равно никто не нужен, кроме Кея». А про него не расскажешь.

Молчание затягивалось. Резвились снаружи на газоне братья – обливались водой из ведра, неслись через открытую дверь их веселые голоса.