Любовь вне закона - Сергей Майдуков

— Да, среди насильников был Дмитрий Сочин…

— Они не насильники. Это всего лишь домыслы девчонки, у которой на руках кровь невинных жертв. Она психопатка, разве не ясно? А ты ее выгораживаешь. Что о тебе подумают? Что скажет Сочин?

— Ему об этом знать совсем не обязательно, — поспешно вставил Распопов.

Галина его не слушала.

— Как ты мог, как мог? — она покачала головой. — Нельзя быть таким неблагодарным, Вася. Сочин к тебе всегда благоволил. Можно сказать, ты в свое кресло с его подачи попал.

Упреки, как все справедливые упреки, возымели обратный эффект. Вместо того чтобы признать ошибку и согласиться с правотой жены, Распопов вспылил:

— Ни с чьей подачи я никуда не попадал! Я не мяч и не шайба. Я человек, ясно тебе? Человек, который сделал себя сам, как говорят американцы. Все, что я имею… мы имеем… все это достигалось годами беспорочной службы и титанического труда.

— Ах, оставь эти красивые слова для других, — Галина махнула своей холеной рукой, как будто перед ней не глава семейства сидел, а ее вислоухий Робби. — Мы-то с тобой хорошо знаем цену этим сказочкам. Должность ты получил, как все. За умение ходить на задних лапках и прогибаться, когда надо. Что, скажешь, не так? Та-ак, милый мой, так!

Уже давно Распопова не били так жестоко и безжалостно, в самую болевую точку. Ему вспомнилось вдруг, как он заносил в кабинет Сочина свертки и сверточки разных размеров, как блеял радостно, когда большие люди приглашали его в сауну или на рыбалку, как в прошлом году чуть инфаркт не схватил, забыв поздравить мэра с днем рождения и не сумев дозвониться ему назавтра, потому что, как заподозрил Распопов, его телефонный номер был заблокирован. Но это были его личные воспоминания и переживания, о которых супруге не следовало рассуждать вслух, да еще в таком тоне. Распопов замкнулся. Выпитое сделало его более раздражительным и обидчивым, чем обычно.

— Вот, значит, как мы запели, — вкрадчиво начал он, пока что сдерживая рвущийся наружу гнев. — По-твоему, я подхалим? Ничтожество, способное лишь начальственные задницы лизать?

— Нет-нет, — всполошилась Галина, но было поздно.

— Я тебе этого никогда не прощу, не забуду, — произнес Распопов голосом трагика, читающего монолог со сцены областного театра. — И больше не смей совать нос в мои дела. Тебя они не касаются.

Галину подмывало возразить и напомнить, что у семейных людей все дела общие, но она заставила себя прикусить язык. С пьяными мужчинами лучше не спорить. Она поговорит с мужем завтра, когда воля его будет ослаблена похмельем и запоздалым раскаянием.

— По-моему, ты выпил лишнего, — холодно произнесла Галина. — Ложился бы спать, Вася. А то наговоришь лишнего, сам утром будешь жалеть.

— Никогда! — заявил он, выпил еще один бокал ей назло и отправился на боковую, ступая преувеличенно твердо и решительно, но задевая плечом то стену, то дверной косяк.

Галина подождала, пока он заснет, а потом закрылась в гостиной и включила телефон мужа. Поздновато для звонка, но дело экстренное. Галина не сомневалась, что мэр Сочин будет только рад ее звонку… если, конечно, слово «радость» применимо к подобным ситуациям.

Собираясь с мыслями и с духом, она откашлялась. Нельзя было оставлять все, как есть. Если этих Пампуриных, не приведи господь, обнаружат и арестуют, то карьере мужа конец. На первом же допросе выяснится, что он покрывал преступников. Как еще может быть расценено происшедшее? Да никак. Главный прокурор области встречает преступника и отпускает его, не сделав попытки задержать. И это еще не все, потому что обязательно всплывут всякие компрометирующие подробности. Например, окажется, что Василий общался с Пампуриным и знал, где именно тот скрывается со своей семейкой.

Ужас! Скандал! После такого муж не только не удержится на своей должности, но, скорее всего, сам пойдет под суд. И это еще не самый худший вариант, учитывая, что Пампуриных ищут не только полицейские, но и бандиты. Только этого Распоповым не хватало! Жили себе не тужили, и нате вам: у Василия благородство взыграло. А о том, что он подставляет под удар семью, он подумал? Нет. Об этом предстоит позаботиться Галине.

И она нажала кнопку вызова Сочина.

Павел Антонович Сочин едва дождался утра. После трагической гибели сына ночи его стали долгими и бессонными. Дочь и жена, как ни странно, пережили горе легче. Отрыдали свое, отплакали и успокоились. Занимались своими бабьими делами, как ни в чем не бывало: делали маникюр, красились по утрам и мазались кремом на ночь, о чем-то вяло болтали за кофе, пялились в свои смартфоны. Можно было только позавидовать им, но Сочин не завидовал. Он не хотел, чтобы боль его отпустила. Это была единственная ниточка, связывавшая его с сыном. Ему казалось, что как только он сможет забыть, отвлечься от боли, Димы не станет. Словно сын продолжал существовать только благодаря концентрации на нем всех мыслей и чувств отца.

Когда тоска переставала быть острой и мучительной, Сочин приходил в Димину комнату. Это позволяло сохранять душевную рану открытой. Здесь все осталось так, как было до того рокового дня, который разделил всю жизнь Сочина на две неравные части. Первая, сроком в пятьдесят с лишним лет, представлялась короткой и нереальной, как сон. Та, что осталась, была сплошной пыткой. Сочину было все равно, сколько она продлится. Он не хотел жить. Все чаще посещала его мысль о самоубийстве.

Сочин примерил к голове пистолет и понял, что застрелиться не сумеет. Ему была отвратительна мысль о том, что придется разнести череп к чертовой матери и предстать перед близкими в столь отталкивающем, безобразном виде. По этой же причине он не обдумывал возможность сигануть с высоты или броситься под машину. Больше всего его пугала мысль о том, что он останется живым, но искалеченным и обезображенным. Если уж действовать, то наверняка. И чтобы потом не пришлось его собирать по кускам.

Придя к такому решению, Сочин поручил секретарше купить ему сильнодействующего снотворного. Он не спешил и заказал всего одну упаковку. Выждал немного и заказал еще одну — якобы для жены. Третью, чтобы не вызвать подозрений, Сочин заехал купить сам. Вечером он намеревался уединиться в одной из своих квартир и осуществить там задуманное. В багажнике лежала сумка с чистым бельем и литровой бутылкой бурбона.

«Все кончено, все кончено», — твердил он себе на протяжении всего рабочего дня, пока проводил какие-то ненужные совещания, ездил по строительным объектам и подписывал бумаги в папочках, подаваемых референтом.

Нельзя сказать, что он был хорошим отцом Диме. Пожалуй, даже плохим. Пока мальчик не повзрослел, они проводили достаточно много времени вместе, но Сочин вел себя скорее как старший друг, а не наставник и воспитатель. Они много дурачились, играли во всякие мальчишеские игры, придумывали розыгрыши, пугали друг друга страшными историями. По мнению Сочина, это было лучшее время в их жизни, но, понятное дело, Дима считал иначе. Он рос, мужал, обзаводился новыми интересами и друзьями, начинал приобретать сексуальный опыт и все больше отдалялся от отца. Сочин же, признаться, не слишком жалел об этом. У него, как у бегуна на дальние дистанции, открылось второе дыхание в сфере чувственных удовольствий. Он преуспевал на любовном фронте и редко проводил время в семье. Дима тоже не сидел дома. И лишь когда его не стало, Сочин осознал, какой важной частью его жизни был сын.