Врата Атлантиды - Андрей Николаев

— Не понимаю о чем вы, уважаемый, — пробормотал он.

— О чем? Вы деградируете. Не вы лично, Игорь Корсаков, а люди в общей массе. Это что — поэзия? Это что — предел мечтаний вашей молодежи: кривляться с бутылкой пива в руке, эпатируя публику.

— А почему «ваша молодежь»? Вы что, не причисляете себя к человечеству?

— Скажем так: с некоторой натяжкой причисляю, — согласился магистр, — но я — наблюдатель. Если хотите, своеобразные силы по поддержанию порядка.

— А-а-а, — протянул Корсаков, — вооруженные силы Объединенных наций. Кей форс. Надо думать и действуете с тем же успехом?

— Намного большим. Мы не ограничены ни в вооружении, ни в разрешении на применение силы.

— Ну, так наблюдайте. Это просто отдых, а песенка — просто прикол. Не передергивайте, магистр. Не ждете же вы, что перед туристами будут исполнять арию Каварадосси?

— Вы думаете, собралось бы меньше народа?

— Не затем люди на Арбат ходят. Кто желает арию, пожалуйте в оперу. Хотя случается, что и здесь зарабатывают деньги на классическом репертуаре. А это — стеб. Если хотите, протест против мещанства и буржуазности. Молодежи всегда был свойственен радикализм. Ну, интересно им посмотреть, как будет реагировать почтенная публика на стихотворный призыв облегчаться где попало.

— А если публика внемлет призыву? — усмехнулся магистр.

— И пусть. Возможно, хоть тогда больше отхожих мест организуют. Если вы выяснили у меня, что хотели, то я, пожалуй, пойду. Что-то неважно себя чувствую.

— Я ничего не хотел у вас выяснить, Игорь Алексеевич, я хотел кое-что объяснить. Вижу, вы не носите медальон.

— Так это вы мне его подкинули? — собравшийся уходить Корсаков резко повернулся к собеседнику.

— Нет, не я, но я в курсе. Не хотите узнать о его назначении?

— А что зависит от моего желания? Меня ведут, как быка на бойню, а хочу я идти или не хочу — дело десятое.

— Попробую следовать вашей метафоре, но с небольшой поправкой: быков ведут не только на бойню, бывает, что их выводят на корриду. Правда, существует опасность, что бык не пожелает сражаться — примеров сколько угодно. Публика кричит, свистит, пикадоры пытаются раздразнить животное, тореадор ждет, пряча за спиной шпагу и помахивая перед носом животного красной тряпкой, а быку наплевать. Ему хочется обратно в хлев, к сену, к молодым телкам, к зеленой траве на выгоне и беззаботной безопасной жизни. Весь вопрос: чем воздействовать на быка, чтобы он захотел сражаться? Я лишь сторонний наблюдатель, Игорь Алексеевич, но сдается, вам не позволят вернуться в хлев, то есть к спокойной и беззаботной жизни. Простите за такое сравнение. Мой вам совет: не теряйте времени, проблемы решать придется, но инициативу лучше держать в своих руках — это вам скажет любой шахматист. Ваша партия очень далека от эндшпиля.

Корсаков глотнул пива, исподлобья глядя на магистра. Почти такие же слова он сказал Лене Шестоперову, когда тот предложил ему уехать за границу. Да, проблемы решать придется, но пока надо ждать очередного хода тех, кто думает, что он несмышленый телок и бодаться ему нечем. А ведь действительно, что он противопоставит тем, кто может навести кошмар, способный испугать до смерти, или задушить цепочкой от медальона? Силу, о которой говорила Белозерская? Так еще надо понять, в чем она заключается.

— При чем здесь медальон? — хмурясь, спросил Корсаков.

— В свое время медальон послужит вам пропуском. Вас узнают по нему, но носить его постоянно не следует: он может подчинить вас.

— А если я не пожелаю подчиниться?

— Есть вещи, с которыми следует до поры до времени мириться. Или делать вид, что смирился. Пусть полагают, что инициатива у них. Будьте гибче, Игорь Алексеевич. Иногда в тактике вполне приемлемо отступление. Временное. Вот, собственно, все, о чем я хотел с вами побеседовать. Позвольте на этом попрощаться, — магистр коротко кивнул. — Кстати, вот пример неправильно выбранной тактики.

Корсаков оглянулся. Пацанов с пивом грузили в милицейский газик. Последней, под свист публики, запихнули девчонку с гитарой, которая брыкалась и пыталась пнуть милиционеров.

— Если у кого-то из них есть папа с большими связями, то получится, что ребята принесли тактику в жертву стратегии. Так что в этом, уважаемый… — Корсаков обернулся к магистру. Тот исчез, будто испарился, как капля воды с раскаленного камня. — Интересная манера завершать спор, — пробормотал Игорь, сунул пустую бутылку давно стоявшему рядом бомжу и направился домой.

Возле двери особняка стоял зиловский «Бычок». Водитель спал на руле, два здоровенных мужика в синих комбинезонах сидели на бордюре и курили. Судя по устилавшим землю окуркам, сидели давно. Увидев, что Корсаков ковыряется ключом в замочной скважине, один из мужиков с крутыми плечами и перебитым носом, поднялся и подошел к нему.

— Простите, это не вы вчера шкаф покупали? — хмуро спросил он.

— Шкаф? А-а-а… да, хозяйка особняка говорила, что приобрела мебель. — Лица у грузчиков были суровые, и признаться, что к «хозяйке» он имеет отношение, Игорь не решился.

— Ты ей кто?

— Да так, — замялся Корсаков, — помощник по хозяйству.

— Вот… баба! — мужик плюнул на асфальт. — Договорились же, что в три часа, в рот ее…, подвезем. Приезжаем,… ее мать, а тут никого. Два часа, чтоб у нее… на лбу выросла, сидим, кукуем. Я б ее в…, а потом…, и чтобы служба медом не казалась —…!

— Это интересно, — задумался Корсаков, однако тут же спохватился: — Да вы заносите, я знаю, куда его ставить.

Грузчики разбудили шофера. Тот подал машину вперед, развернулся, открыл створки задней двери. Корсаков заглянул внутрь и присвистнул: шкаф даже лежа занимал половину кузова.

— Посторонись! — мужик с перебитым носом отодвинул Игоря в сторону.

Вдвоем с напарником они выгрузили чудовище на улицу, посовещались, измерили рулеткой дверь особняка, потом шкаф.

— Дуб,… его…! — грузчик прихлопнул по темному дереву ладонью, похожей на лопату. — Теперь таких не делают.

— И хорошо, — сказал второй, — не то два-три таких чуда перенесешь, и себе гроб заказывай.

Дверцу шкафа занимало огромное потускневшее зеркало. Мужики проверили, заперты ли дверцы, завалили дубовое чудовище на бок, подсунули широкие ленты, и, крякнув, понесли в особняк. Корсаков шел сзади, пытаясь корректировать движение.

— Осторожно, порожек, ступеньки начинаются…

— Ты бы лучше свет зажег, — пробурчал грузчик.

— Нет на лестнице света, мужики.

С разгону грузчики одолели лестницу, отдуваясь, поставили шкаф на пол.

— Куда его?

Был соблазн поставить к стене — загородить вчерашнюю картину Леонида Шестоперова «Поцелуйте меня в задницу!», — но Корсаков поборол искушение и попросил занести в спальню. Шкаф занял треть и так небольшого помещения.