Вдова Клико - Хелен Фрипп

— Не забывайте, что я сумела сбежать из Бастилии, даже волоска на голове не потеряв. Парижское общество — это клубок змей, и я очень хорошо знаю, как надо поступать с людьми вроде Моэта. Прошу вас, не думайте об этом больше, мсье Клико. Я буду очень полезна, — промурлыкала она.

Когда часы пробили три, воз был нагружен точно по графику, и как-то само собой решилось, что Тереза все же едет с ними, вопреки всеобщим предчувствиям. Николь, Тереза и Наташа нагрузили свои пожитки в карету и запрыгнули вслед за мсье Шатле, который шепотом уговаривал обеспокоенных лошадей.

Через два часа, когда солнце встало над деревней Иль-Сюр-Сюип, Николь снова смогла дышать спокойно. Так далеко от Монтань-де-Реймс их уже не узнают, и впереди, сколько хватало глаз, лежала открытая дорога, ровная и прямая.

Глава девятая

ПЕРЕМЕНА МЕСТ

Февраль 1806 года

— Только три вида тортов! — презрительно воскликнула Наташа, проезжая мимо пекарни в Ретеле.

Тереза и Валентин Шатле усмехнулись. Мсье Шатле отказывался участвовать в посторонних разговорах, радоваться по поводу удачно совершившегося бегства, любоваться восходами и вообще быть равноправным товарищем по приключению. Он либо бесстрастно ждал приказаний, либо держался возле лошадей. Только вот каждый раз, когда говорила Тереза, его безразличное выражение лица смягчалось.

«Чертов дурак», — думала Николь, подавляя острый укол ревности.

В Сольс-Монклене Наташа чуть не расплакалась при виде красивых изделий в окне булочной, и Николь согласилась на короткую остановку ради нее. Наташа купила изысканное миндальное пирожное и свежее пирожное с кремом, разобрала их вкусы по составляющим, вспоминая, что они с Даниэлем выпекали в молодости.

— Если мать доживет до моего приезда, я ей вот это и приготовлю, — вздохнула она.

Ландшафт был плоский, как русский пирог Путники проезжали мимо работников и их хозяев, и те всегда останавливались и махали им вслед. После ночного тайного бегства день прошел без тревог и волнений. Проезжая через деревни и города, путешественники привлекали к себе всеобщее внимание, хотя изо всех сил старались выглядеть неприметными. Молочно-белая красавица с испанским акцентом, необыкновенная женщина из России — любительница миндальных пирожных, высматривающая в небесах знамения, — и молодая вдова, куда-то безбожно спешащая с грузом кофе, да еще и работник, совсем на работника не похожий.

Измученных лошадей гнали без остановки, пока не оказались в безопасности в городе Франшевиле. Взмыленные лошади тяжело отдувались. Мсье Шатле остановил фургон возле гостиницы в нескольких километрах от Шарлевиль-Мезьера, где на следующее утро их должна была ждать баржа. Одеревеневшая и пропыленная от долгой дороги Николь дала хозяину золотой, чтобы фургон заперли в сарае, а Валентин Шатле согласился там ночевать для охраны.

Но когда он пришел поужинать вместе со всеми и фургон на пару часов остался без присмотра, Николь сидела как на иголках. Все ее будущее зависело от того, что было в том сарае. Чтобы хоть как-то успокоиться, она заказала бутылку крепкого франшевильского бургундского.

У каждого места — свой характер, свое ощущение и свой запах, и сейчас она чувствовала в этом вине обертоны ванильного солнца на канале Мез — напоминание о следующем этапе путешествия.

Почти всю бутылку выпил Валентин, так что Николь заказала еще одну. Она не возражала — может быть, вино развяжет ему язык.

— У вас есть семья? — спросила она.

— Нет, — ответил он, не отрываясь от ужина. Тереза полыхнула на него любопытным взглядом:

— Да бросьте! Такой симпатичный мужчина, как вы, с такими ласковыми карими глазами? Не могу поверить. Неужели не выходит к воротам золотоволосая жена — посмотреть, не вернулись ли вы? Ни одна бедная обманутая девушка в цепочке унылых деревень не глядит в небо, надеясь, что вы видите одну и ту же луну? Ну не томите нас больше! Нам еще не меньше двух-трех недель путешествовать вместе, а вы напускаете на себя такую таинственность! Это несправедливо!

— Жизнь вообще несправедлива, мадам Тальен. — Он помрачнел.

— Оставьте его с его тайнами, если он не хочет ими делиться, — сказала Николь. — Как-нибудь развлечемся сами.

Она заказала Валентину бренди. Он покатал жидкость в бокале, закрыл глаза, вдохнул аромат.

— Вот это хорошо, — сказал он, поднимая бокал. Николь последовала его примеру.

— «Гранд Шампань Коньяк» из Бордо. Не совсем тот напиток, который обычно пьют работники.

— Если выносишь тайну на свет, тени исчезают, — сказала Наташа.

Валентин налил себе второй бокал.

— У меня была жена. И дети. Сейчас нет. Этих сведений достаточно для вашего небольшого суаре?

— Если это всё, что вы желаете рассказать, — ответила Наташа.

— Всё.

— У меня был муж, а детей не было, — сообщила она в ответ. — Когда его застрелили, его кровь вытекла мне на юбку.

Валентин осушил бокал:

— Соболезную вашей утрате.

— Революция? — поинтересовалась Тереза.

Он кивнул.

— Многие лучшие мои друзья приняли смерть на эшафоте. Их единственное преступление было в том, что они родились аристократами, — сочувственно сказала Тереза.

— Вы-то отлично выжили, — ответил он едко. — Вашу историю знают все.

Ту историю, которую я хочу рассказывать, — отпарировала Тереза. — Все мы выживали, кто как умел.

— Прошу прощения. Революция сделала из нас актеров. Мы подменили старую личность новой, такой, которая смогла бы нас защитить, — сказал он осторожно.

— Боюсь, что ваша новая личность не слишком убедительна, мсье Шатле. Среди работников вы торчите, как сломанный палец. Если что, дальше нашего общества ваш рассказ не пойдет.

Он перевел дыхание, будто готовясь заговорить.

— У меня была дочь, белокурая, зеленоглазая. Она не давала обижать пауков, любила лошадей и меня. Ей отрезали голову.

Николь вспомнила свою милую, идеальную Ментину, и сердце ее исполнилось сочувствия к этой страдающей душе.

— Я была в Бастилии. — Голос Терезы был тих. — Те, кого больше с нами нет, все еще живут в моем сердце. Оно заполнено доверху. Я не буду больше любить.

— Моя жена, мои дочь и сын погибли на эшафоте у меня на глазах. Моя жизнь окончена, но у меня не хватает мужества умереть. Добавить к этому мне нечего. — Он встал и поклонился Николь. — Вашему грузу при мне ничто не угрожает. Мой рассказ как минимум уверит вас, что защищать груз я буду не щадя жизни, которая для меня ничего не значит. Доброй ночи.

Тереза вышла вслед за ним.

Когда она, крадучись, вернулась в комнату, часы на колокольне пробили четыре утра. «Ровно пять часов», — подумала Николь.

Тереза пахла сеном и ночным воздухом. Ее рука очертила контуры тела Николь под тонкой простыней, заставив вспыхнуть огнем желания, но рука тут же исчезла. Тереза легла на свою