Святая тайна - Майкл Бирнс

— Можете пройти, — сказал Мартин, указывая на массивную дубовую дверь.

Открыв дверь, Донован ступил в роскошно убранное помещение, в дальнем конце которого над высокой спинкой кожаного кресла он увидел пурпурную шапочку и знакомую копну густых седых волос.

Государственный секретарь Ватикана сидел лицом к окну, в прямоугольник которого аккуратно вписался собор Святого Петра, и, прижимая плечом трубку телефона к правому уху, жестикулировал тонкими руками. Тут же он развернулся, и взору Донована предстали налитые кровью глаза, кустистые брови и тяжелая челюсть кардинала Антонио Карло Сантелли. Кардинал указал ему на кресло у широкого стола из красного дерева.

Донован тяжело плюхнулся в кресло, когда он устраивался поудобнее, обивка заскрипела.

Будучи кардиналом высшего ранга, Сантелли занимался политическими и дипломатическими проблемами папского престола, эффективно действуя как премьер-министр римской курии, и был подотчетен непосредственно самому Папе. Хотя даже Папа иногда уступал требованиям Сантелли.

О политической ловкости этого человека ходили легенды. Едва назначенный на должность кардинала в начале 1980-х, он твердой рукой вершил политику Ватикана, проведя его темными закоулками скандала с банком «Амброзиано», завершившегося убийством Роберта Кальви, так называемого «банкира Бога», которого нашли повешенным под мостом Блэкфрайрз в Лондоне.[32]

Пока кардинал заканчивал разговор, Донован разглядывал святая святых папской политической машины. Широченный стол Сантелли был пуст, за исключением невысокой стопочки кратких рапортов, лежащей строго перпендикулярно краю, и огромных размеров плазменного монитора на лапе-подставке. Скринсейвер был включен — на зеленом экране развевался флаг с надписью «Все, что нам нужно, — это вера». Ярый поклонник информационных технологий, Сантелли являлся главным пропагандистом установки ватиканской оптоволоконной сети.

В углу, на мраморном жертвеннике красовалась копия Микеланджеловой Пьеты. Всю правую стену занимал ручной работы гобелен, изображавший сражение Константина у Милвианского моста. Слева от Донована на фоне стены цвета красного вина висели три картины Рафаэля, оказавшиеся здесь будто бы совершенно случайно.

Взгляд его, завершив круг, вернулся к кардиналу Сантелли.

— Передайте ему, что окончательное решение примет святой отец, — говорил кардинал низким голосом по-итальянски. Сантелли, как всегда, был прямолинеен. — И позвоните мне, когда все закончится.

Он положил трубку.

— Вы пунктуальны, Патрик. — Донован улыбнулся. — Чувствую, что впервые после этого жуткого переполоха в Иерусалиме вы принесли мне добрые вести. Ну скажите же мне, что все наши усилия стоили такой жертвы.

Донован с трудом заставил себя посмотреть Сантелли в глаза.

— Фактов, способных убедить меня в подлинности оссуария, предостаточно.

— Но полной уверенности у вас нет? — Кардинал скривился.

— Работа еще не окончена. Не все тесты проведены. — Донован почувствовал, как его голос дрогнул. — Но уже имеются неоспоримые данные.

Повисла недолгая пауза.

Затем кардинал перешел к сути дела:

— Но останки внутри есть?

— Как и говорилось в манускрипте, — кивнул Донован.

— Великолепно.

— Его Святейшеству сообщат?

— Я позабочусь об этом, когда придет время. — Не отрывая локтей от подлокотников кресла, Сантелли сложил пальцы обеих рук, словно в молитве. — Когда эти двое ученых представят окончательный отчет?

— Я попросил их подготовиться к пятнице.

— Хорошо. — Кардинал заметил озабоченность Донована. — Не унывайте, отец Донован, — сказал он, разводя руки. — Вы только что помогли вдохнуть новую жизнь в великое дело.

26

После ланча оба исследователя вернулись отдохнувшими. День выдался ясный и тихий. Берсеи водил Шарлотту в кафе «Сан-Луиджи» на Виа Мочениго, что в паре шагов от входа в Ватиканский музей. Спокойная музыка и приятный интерьер в стиле девятнадцатого века неплохо гармонировали с равиоли с лобстером, которые предложил Берсеи, — качественный скачок по сравнению со вчерашним сэндвичем с тунцом.

Пока Шарлотта договаривалась с лабораторией AMS, Берсеи вновь экипировался для исследований оссуария. Приглушив свет над рабочей установкой, он просканировал все поверхности ковчега ультрафиолетовым зондом. Окуляры «Ораскоптик» сильно увеличивали ключевые зоны — в частности, углубления замысловатой вязи гравировки.

Первое, на что он обратил внимание, — налет на поверхности был стерт во многих местах, особенно вдоль боковых стенок. Под ультрафиолетовым светом виднелись широкие и длинные абразивные отметки, в некоторых местах напоминавшие плетеное волокно. Берсеи предположил, что это следы строп, хотя никаких волокон не осталось. По-видимому, стропы современные, нейлоновые. Он заключил, что это свежие отметки, повредившие осадочные наслоения.

Ничего удивительного. Джованни повидал много реликвий, с которыми неправильно обращались в процессе извлечения из земли и транспортировки, но такого рода пренебрежение к старине каждый раз глубоко задевало его. Он читал, что оссуарий Иакова раскололи во время перевозки. По сравнению с этим повреждение их оссуария было незначительным и, вероятно, не обесценит находку.

Установив на столе треногу с цифровой камерой и выставив режим без вспышки, он сделал несколько снимков, потом выключил ультрафиолетовую лампу и усилил освещение рабочей установки.

Затем Берсеи занялся поисками малейших признаков того, что налет был искусственным — нанесенным инструментами вручную, — тщательно осматривая каждую грань и поверхность. На это ушло много времени, но длительное изучение не выявило подозрительных царапин или сколов. Налет равномерным и плотным слоем покрывал известняковые поверхности, включая следы резца на боковых стенках ковчега.

Наконец Берсеи выпрямился, расправил затекшие плечи и, откинув вверх окуляры «Ораскоптик», залюбовался искусной вязью орнамента оссуария. Близилась его серебряная свадьба, и такая вот замысловатая розетка отлично смотрелась бы на каком-нибудь ювелирном украшении. После стольких лет совместной жизни с Кармелой становилось все труднее подобрать ей оригинальный подарок.

Вновь склонившись над оссуарием, он маленьким лезвием сделал соскобы с разных его участков, затем поместил каждый на предметное стекло и замаркировал. Собрав пятнадцать проб, антрополог аккуратно поместил стекла на поднос, отнес к другой рабочей установке, оборудованной электронным микроскопом, и зарядил первый образец.