Казаки в Отечественной войне 1812 года - Исаакий Быкадоров

Кровопролитный бой в Утицком лесу, несмотря на неравенство сил, все еще продолжался, и только около четырех часов дня французам, получившим подкрепления, удалось сбить наших егерей. С этого момента ее неприятели стали угрожать нашим войскам, стоявшим на Старой Смоленской дороге, под начальством Багговута, что и было причиною решения последнего, став в одну линию со всей армией, отвести свои войска на одну версту.

К 6 часам вечера русские войска занимали позиции в 1/2 – 1 версте к востоку от прежней. Нами были уступлены с. Бородино, Семеновские укрепления и батарея Раевского, но армия была в полном порядке, готовая к новому бою.

Потери обеих сторон превышали 40 тысяч с каждой стороны. У Наполеона оставалась еще нетронутой лучшая часть войск – старая гвардия, около 20 тысяч.

Кутузов желал было возобновить сражение на следующий день, но сведения о наших потерях заставили Главнокомандующего отдать приказание об отступлении. Кровопролитное сражение снова закончилось нашим отступлением. С обеих сторон были равные силы. Русские войска проявили необычайную, свойственную им всегда, стойкость и мужество.

Много подвигов было совершено и целыми полками, и отдельными солдатами. Войска до конца выполнили свой долг. Многие пролили свою кровь, многие пали на поле брани.

Русские не были побеждены, но и не одержали победы.

Причиной был весь способ боя. В то время как французские войска маневрировали, наши войска стояли неподвижно, угадывая намерения противника и место главного удара.

Французская армия имела определенную, ясную цель боя – расколоть нашу армию пополам и разбить эти части. Наша армия как будто хотела только отбить французов, удержать занятые места. При успехе французы достигали решительных результатов и путь к Москве сам собою открывался. Русские же при успехе, оставаясь неподвижными, только удерживали занятые позиции, сами по себе не имевшие значения.

Для того чтобы нанести верное поражение французам, нужно было самим перейти в наступление.

Русская же армия только отбивалась; в этом виноваты не войска. У начальников, несмотря на их геройство и мужество, не было достаточно искусства и уменья.

Мы видели, какой результат имел маневр слабого корпуса Платова; подобный маневр, произведенный в удобный момент достаточными силами, мог иметь самые решительные последствия. Платова упрекали потом за малый результат его поиска, но войска его были малочисленны, и большего достигнуть он не мог. Наполеон громкими победами, снискавший себе славу Великого Полководца, заставил наших высших начальников бояться себя и во время боя думать не о нанесении ударов, а только об отражении их.

Но и победоносный Полководец с закаленными в боях войсками не мог достигнуть желаемых результатов. Русская армия осталась не сокрушенной. Оба противника равносильно истощились в кровавом бою – наша армия отступила только по воле своего Главнокомандующего. В дальнейшем положение противников изменялось в нашу пользу.

Мы, отступая, с каждой минутой усиливались, армия Наполеона с каждым шагом уменьшалась в числе. В сердце и генерала и французского солдата уже закрадывалось сомнение не только в победоносном, но и в благополучном исходе войны. С каждым шагом нарастали версты, отделявшие французскую армию от своей родины и подкреплений.

Французская армия уже испытывала нужду в провианте и в фураже; все жилье от Смоленска было завалено больными и ранеными.

На всем протяжении, начиная от Днепра, французские войска встречали нового врага – русский народ.

В войсках стал уже замечаться упадок духа, появилось много отсталых, грабителей (мародеров); дисциплина слабела.

Перед Бородинским сражением Наполеон снова воодушевил войска, возбудил мужество, поднял дисциплину; но после сражения, не давшего ему победы, мужество войск и дисциплина начали падать еще более.

Французы возлагали надежды, что с занятием Москвы наступит конец их лишениям и бедствиям, и теперь временно торжествовали, видя близкое занятие древней русской столицы.

Ночью после боя французы отступили с занятых боем мест и отошли за реку Колочу. Мелкий дождь кропил землю. Дул ветер.

Тускло и редко горели огни на кровавой ниве. Начальники с трудом собирали вокруг себя людей, разметанных огненным вихрем, бушевавшим весь день. С запекшейся на лицах и мундирах кровью, покрытые пылью и порохом, солдаты отыскивали свои полки, находили знамена, но не встречали многих товарищей. Были полки, поступившие под команду младших офицеров. Слабый и невнятный говор прерывался только стоном раненых: одни просили помощи, другие призывали смерть.

Однако же, несмотря на утомление войск, приказание об отступлении было принято с грустью, как весть неожиданная, ибо все были преисполнены желаньем и твердою решимостью сразиться на другой день.

Казаки нарушали спокойствие французских войск, подъезжая к неприятельской армии. Появление донцов заставляло целые неприятельские полки, из предосторожности ночного нападения, становиться в ружье. В одну из таких тревог французская гвардия даже построила колонну вокруг шатра Наполеона.

Французы провели холодную ночь без огня, посреди павших соратников, постоянно тревожимые донцами, и терпели недостаток в пище.

Рано утром 21 августа наши войска тронулись на Москву несколькими колоннами.

В арьергардe шел Платов со своим отрядом. Только в полдень, когда Наполеон убедился, что Кутузов и не думает снова вступать в бой, французы двинулись за русскими.

После полудня французы показались перед Можайском, занятым нашим арьергардом. Неприятель повел атаку, но не мог сбить наши войска под предводительством Платова. Можайск остался за нами; неприятель расположился на ночлег в шести верстах не доходя до города.

28 августа армия наша продолжала отступление.

На другой день с раннего утра французы напирали на наш арьергард особенно сильно. Платов отступил слишком близко к армиям. Главнокомандующий армиями, недовольный этим, назначил начальником арьергарда вместо Платова генерала Милорадовича.

Дело же объяснялось тем, что, во-первых, Платов никогда не получал обстоятельных приказаний, во-вторых – арьергард его был слишком слаб. По последней причине Милорадович даже хотел было отказаться от командования и первьм долгом попросил подкрепления. Арьергард был усилен целым кавалерийским корпусом Уварова, шестью егерскими и четырьмя пехотными и несколькими казачьими полками.

Атаман, будучи без команды, оскорбленный и униженный, оставил армию.

Но, как истинный сын России, Платов в такую тяжелую годину встретил личную обиду как испытание; а на благо Родины распорядился о немедленном выступлении с Тихого Дона новой помощи для войск, для врагов же новой грозы – Донского ополчения.