Загадочный Петербург. Призраки великого города - Александр Александрович Бушков

мостами и набережными и увеличивается из года в год. Говорили, что в Обводном канале поселился древний злобный дух, каждые три года требующий наибольшее количество жертв. Неизвестно, как там обстояло дело, но человек очень серьезный, один из лучших знатоков истории Петербурга Синдаловский, пишет: «Есть статистика, по которой наибольшее число самоубийц в тех местах приходилось на годы, оканчивающиеся на цифру “3” – или кратные трем. – И уточняет: – По древним финским поверьям цифра “3” была самой мистической».

Позже, в 1923 году, при очередном строительстве наткнулись на круг из старинных каменных плит, украшенных изображениями лабиринтов (еще один древний мистический символ). Предполагается, что это и есть остатки уничтоженного шведами языческого святилища. Что произошло с этими плитами, далее неизвестно, но они были…

Еще о тех самых закономерностях появления призраков, которые мы не в состоянии постичь. Невозможно найти объяснение, почему привидения Белых Дам появляются большей частью в континентальной Европе, а вот призраки-в-сером наиболее часто появляются в Англии – со старинных времен…

А закончить эту главу, пожалуй, лучше всего высказываниями «по теме» людей, которых никак нельзя назвать темными и невежественными, наоборот…

Великий немецкий философ Иммануил Кант: «Философия, не боящаяся скомпрометировать себя рассмотрением различных ничтожных вопросов, часто становится в тупик, наталкиваясь на известные факты, в которых она не может усомниться безнаказанно, а между тем не может им и верить, не поставив себя в смешное положение. Так бывает с рассказами о привидениях… Что же касается меня, то полное неведение насчет того, как дух человеческий вступает в мир и как он из него уходит, запрещает мне отрицать правдивость различных рассказов по этому предмету. Может быть, это покажется странным, но я позволю себе усомниться в каждом из отдельных случаев в частности и, однако, считаю их правдивыми в совокупности».

Знаменитый русский поэт В. А. Жуковский не только часто использовал сюжеты о призраках в своих стихах, но и в свое время написал обширную статью «Нечто о привидениях», которую смело можно считать образцом того самого научного подхода к делу, – ни слепого легковерия, ни огульного отрицания. И вдобавок сформулировал взгляд на проблему, к которому безусловно стоит прислушаться. Некоторые случаи появления привидений он объяснял либо сновидениями, либо свойственными людям предчувствиями. О других писал категорично: «Есть много рассказов, не подверженных никакому сомнению».

Случай, когда Жуковский в Германии, в старинном здании, средь бела дня увидел призрак, заслуживает особенного внимания в первую очередь оттого, что нечто странное одновременно видели двое – поэт и его жена.

«Однажды, идя в определенное время с женою к живописцу Зону, мы всходили по узкой лестнице, я впереди, жена за мной. Вдруг, став ногой на последнюю ступень, я увидел, что от меня что-то черное бросилось вправо и быстро исчезло в углу описанной мною выше площадки (пространное описание площадки я опустил, так как оно, в общем, здесь и не нужно. – А. Б.); какой оно имело образ, не знаю; перед глазами моими мелькнула черная полоса. “Что это?” – спросили мы разом, я у жены, жена меня. Ответа не могло быть никакого». До этого происшествия Жуковский не слышал от хозяев дома никаких рассказов о чем бы то ни было таинственном. Однако когда он рассказал хозяину, помянутому живописцу Зону, о случившемся, тот, нисколько не удивившись, рассказал: согласно преданию, идущему из 1787 года, в семье тогдашнего герцога случилась драма. Его сестра Сибилла, люто ненавидевшая его жену Якобу, добилась заключения Якобы в тюрьму и преданию суду по обвинению в супружеской измене. Якоба скоропостижно скончалась еще до суда – и молва обвиняла Сибиллу в ее отравлении. Академия живописи, где Жуковские видели нечто, как раз и была когда-то герцогским замком. С тех самых пор как в замке разыгралась трагедия, ходили рассказы, что Сибилла, наказанная силами небесными за свое злодеяние, часто посещает место, где все произошло. «Одним является она видимо; другие не видят ее и только слышат; иных каким-нибудь знаком она извещает о своем таинственном присутствии». Жуковский писал еще: «В подобных случаях всего вернее не делать никаких объяснений». Почему он выбрал именно такую точку зрения, сейчас станет ясно. Цитаты из помянутой статьи я приведу довольно обширные, но, по моему глубокому убеждению, без них не обойтись, коли уж мы взялись рассматривать подробно эту тему.

«В этой невозможности приобресть насчет них убеждение (т. е. о привидениях. – А. Б.) выражается для нас закон самого Создателя, который, поместив нас на земле, дабы мы к здешнему, а не к другому какому порядку принадлежали, отделил нас от иного мира таинственной завесою. Эта завеса непроницаема; она порой сама перед нами приподымается, дабы мы знали, что за ней не пусто, но нашей силой никогда раздернута быть не может. Если бы хотя одно явление духа… могло быть доказано так убедительно, что для всего света без изъятия сделалось бы несомненно, то вера в бессмертие души преобратилась бы для всех в очевидность. Это правда, но сей-то очевидности нам и иметь не до́лжно.

Мир духовный есть таинственный мир веры, очевидность принадлежит миру материальному – она есть достояние здешней жизни, заключенной в пределах пространства и времени: наше верховное сокровище – знание, что Бог существует и что душа бессмертна, отдано на сохранение не мелкому рабу необходимости, уму, а вере, которая есть высшее выражение человеческой свободы. Эти явления духов, непостижимые рассудку нашему, строящему свои доказательства и извлекающему свои умственные выводы из материального, суть, так сказать, лучи света, иногда проникающие сквозь завесу, которой мы отделены от духовного мира; они будят душу посреди ленивого покоя земной очевидности, они обещают ей нечто высшее, но его не дают ей, дабы не произвести в ней раздора с тем, что ей дано здесь и чем она здесь быть должна ограничена и определена в своих действиях. Вот причина, почему и всякие явления духа производят в нас чувство ужаса, не похожего ни на какой земной ужас.

По-настоящему всякое такое явление должно бы нас радовать, как явление друга из земли дальней, как весть желанная, – напротив, при нем мы чувствуем себя в присутствии чего-то, нам чужого, с нами разнородного, нам недоступного, имеющее для души нашей такой холод, какой имеет мертвый труп для нашего осязания. Это взгляд в глубину бездонного, где нет жизни, где ничто не имеет образа, где все неприкосновенно, – такой ужас не есть ли явный знак, что принадлежащее иному миру должно быть нам недоступно, пока мы сами принадлежим здешнему, и что оно может быть нашим по одной только вере?

Итак, не