Теодосия и Сердце Египта - Робин Лафевер

Я выпрыгнула из саркофага. Исида окинула меня взглядом, выгнула спину и яростно зашипела. Совершенно очевидно, что все магические штучки, которые я применила вчерашней ночью, к утру перестали действовать. Я понуро подошла к двери, приоткрыла ее и какое-то время смотрела вслед удирающей прочь Исиде.

Мои веки после сна оставались тяжелыми, поэтому я умылась, чтобы окончательно проснуться, и надела чистое платье.

Чувствуя, что зверски проголодалась, я бросилась в гостиную, чтобы позавтракать, надеясь на то, что мама догадалась принести сюда какие-нибудь припасы из дома. Влетев в гостиную, я остановилась, принюхалась и спросила сидевшего на стуле Генри.

– Что-то горит?

– Нет, это мама завтрак готовит, – ответил он, беспокойно постукивая каблуками по нижней перекладине своего стула.

– Но мама сама не готовит, – напомнила я брату.

– А сегодня решила, – объявила слышавшая наш разговор мама. Она торжественно поставила перед Генри тарелку с обугленным тостом и рюмкой, в которой торчало вареное всмятку яйцо. – Я так надолго бросила вас одних! Теперь хочу загладить свою вину.

Я покосилась на почерневший тост в тарелке Генри. Она хочет загладить свою вину, отравив нас?

– Сейчас я и для тебя тост поджарю, – пообещала мне мама, насаживая толстый ломоть хлеба на вилку для тостов. – Сколько тебе яиц сварить?

Я посмотрела, как Генри пытается обмакнуть в свое яйцо кусочек тоста, но обугленный хлеб, вместо того чтобы погружаться в яйцо, отскакивает от него, как от резинового мячика.

– Одного хватит, – сказала я, не сводя глаз с тарелки Генри.

– Сейчас все будет готово, моя дорогая.

Генри еще раз ткнул тостом в яйцо, затем отступился – просто взял яйцо в руку и откусил от него кусочек.

– Мама? – спросила я.

– Да, милая.

– Как ты решаешь, когда работаешь на раскопках, какие именно артефакты взять с собой? Ты говорила, что тебе пришлось оставить на месте множество предметов – так как же ты отбираешь их?

– О, я даже не знаю. Иногда я оставляю артефакт на месте потому, что у нас в музее уже есть такой же или очень похожий. Но чаще поступаю так, как мне подсказывает инстинкт.

Ага! Возможно, мама путает инстинкт с теми предостережениями, которые подает ей внутренний голос. Должен же, черт побери, найтись где-то источник моего дара!

– Инстинкт? Как это?

– Как?.. Ну, я позволяю своим инстинктам направлять меня и подсказывать, что стоит взять с собой, а что нет. – Она поставила передо мной тост и яйцо, а затем села за стол напротив меня. – А почему ты спрашиваешь?

– Просто интересно, – несколько секунд я изучала яйцо взглядом, потом взяла ложку и срезала с него верхушку. Да, как я и опасалась, – яйцо оказалось переваренным, и белок у него стал твердым, как мел. – А тебе бывает страшно, когда ты спускаешься вниз, в гробницы? Туда, где ты остаешься один на один с древними реликвиями?

– Что за нелепый вопрос! Конечно нет.

– А кто на самом деле знал о Сердце Египта, мама? О том, что ты нашла его? – Я отыскала не совсем обуглившийся уголок тоста, откусила его и принялась жевать.

– Ну, во-первых, члены нашей экспедиции – Набир, Хаким, Стентон и Уилсбури. Еще директор Института древностей. Ему я была обязана рассказать о своей находке, чтобы получить от него разрешение на вывоз ее из страны.

Я кое-как дожевала кусочек тоста, запила его глотком чая.

– Довольно много людей.

Я-то надеялась, что это будет кто-нибудь один. Ну, двое. В этом случае было бы довольно легко вычислить того, кто стоит за похищением артефакта.

Я взглянула на Генри. Он перестал постукивать ногой по перекладине стула и весь превратился в слух.

– Ах да! Еще фон Браггеншнотт знал. Он помогал уломать директора института дать разрешение на вывоз Сердца Египта.

Вот оно! Я знала, я не сомневалась, что раньше или позже услышу это имя!

– А кто он, этот фон Браггеншнотт? – как можно безразличнее спросила я. – Это имя я как-то слышала от папы.

– Фон Браггеншнотт – председатель Германского национального археологического общества.

– А что немцы делают в Египте?

– О, они постоянно работают там, точно так же, как мы, как французы, американцы, итальянцы – все эти страны посылают в Египет свои археологические экспедиции.

– Но, по-моему, ты говорила, что в этот раз немцев там было больше, чем обычно?

– Да, это верно, – нахмурилась мама. – В последние четыре года немцев в Египте стало много, как никогда. Как раз с того момента, как Браггеншнотт был назначен председателем их археологического общества.

Я изучала стоявшее передо мной яйцо. Несомненно, должно найтись решение проблемы – как не съесть это яйцо, не оскорбив при этом маминых чувств.

– Он человек с подмоченной репутацией, а это, в свою очередь, бросает тень на работу всех немецких археологических экспедиций.

Пока мама, уставившись в потолок, произносила эту фразу, я незаметно вытащила из кармашка передника свой носовой платок, ухватила яйцо и спрятала в скомканном платке.

– А почему у него подмоченная репутация?

– Его подозревают в связях с черным рынком древностей и продаже артефактов в частные коллекции. Это помимо всего прочего… но к чему ты задаешь эти вопросы? – неожиданно встрепенулась мама.

– Ни к чему, так просто. Пытаюсь представить, что там происходит, на ваших раскопках.

Мама удивленно взглянула на меня, затем покачала головой и сказала:

– Мне нужно спуститься вниз, занести в каталог все новые поступления в музей. Если кто-нибудь станет спрашивать меня, скажите, что я там.

– Спасибо за завтрак, – произнесла я, опуская завернутое в платок яйцо в карман своей юбки. – Так приятно, что ты заботишься о нас.

– На здоровье, милая. Надеюсь, теперь у нас такие завтраки будут чаще.

Генри обернулся ко мне и выпучил глаза. В ответ я сильно пнула его под столом. Когда мама ушла, я потянулась и взяла лежащую перед папиным стулом газету. Он ее еще не раскрывал, а я хотела посмотреть, нет ли там упоминания о вчерашнем происшествии на площади перед собором Святого Павла.

Просматривая газету, я наткнулась глазами на заголовок: «Нашествие сельскохозяйственных вредителей на северные графства. Эксперты предсказывают рекордный неурожай».

В моих ушах колокольным звоном прокатились слова лорда Вигмера: «Чума, саранча, голод». При слове «голод» мне вспомнились изможденные бледные лица, которые я видела вчера в городских трущобах. Увидев их хоть раз, навсегда усвоишь, как выглядит голод.

Я вернулась к газете и прочитала о сильнейшем наводнении и небывало низкой температуре на севере страны. Генри поднялся из-за стола, подошел ко мне и тоже стал читать через мое плечо.