Дитя Дракулы - Джонатан Барнс

себя человеком редкого дара убеждения и личного магнетизма – даже я сразу «встал к ноге», как послушный мастиф.

Я не могу уйти от него, не могу отстать или убежать вперед. И вот сижу, и жду, и гадаю, что дальше.

В Вене мы уже сутки. Если Брашов и Бухарест изобилуют наследием прошлого, то Вена, безусловно, город будущего. Все здесь гладкое, стройное, современное. На широких улицах и проспектах полно молодежи. Все вокруг находится в процессе непрерывного, текучего изменения и отражает новое восприятие мира. Самому удивительно, но я от Вены не в восторге, мне милее тенистые улочки Востока, едва обузданная дикость Румынии. Возможно, просто новый век не для меня – ну, по крайней мере, жить мне в нем недолго.

Нынешнее наше пристанище, расположенное в старинном районе этого шумного, напористого города, все еще хранит аромат безвозвратно минувших дней, хотя к нему в силу необходимости примешивается дух молодости.

Заведение это отыскал Габриель, буквально нашел по запаху, как и подобает бывалому путешественнику. Нынче вечером мне не до услад: слишком устал, и суставы ноют. Мой друг находится за дверью, рядом с которой сижу пишу в холле. И вот еще одна причина моего сегодняшнего добровольного воздержания: после Румынии у мистера Шона появились новые пристрастия, превращающие обычное дело в пугающе странное. Теперь этот милый англичанин любит смотреть, как какой-нибудь мальчик вскрывает себе вену. Я снова и снова видел этот жутковатый ритуал. Шон сидит неподвижно и с непроницаемым лицом наблюдает, как кровь сначала льет ручьем, потом останавливается – вещество самой жизни, откупоренное, сцеженное, готовое к употреблению.

Из дневника Арнольда Солтера

16 декабря. Снова был на набережной, неподалеку от того самого места, где едва не поставил точку в собственном некрологе. На сей раз я прошел немного дальше и оказался на более благополучном ее участке, где ограда целехонька и Темза не столь опасна.

Холодное зимнее солнце. Отражения в реке почти красивые. Я явился на встречу со своим единомышленником лордом Тэнглмиром, хотя в целях секретности мы не должны были здороваться или показывать выражением лица, что мы знакомы.

Мы встретились на условленном месте у чугунной ограды. По набережной сновали толпы прохожих – все лондонские типажи, от важных чиновников до мелких конторщиков, от цветочниц до изысканных светских дам. В воздухе висел речной смрад и неприятный человеческий запах. Странно, насколько последний заметен, даже когда тебя окружают люди лучшего сорта.

Как и ожидалось, наша встреча была короткой, но важной. Лорд ждал меня, держа на поводке своего волкодава, который сидел около него, шумно дыша. Я подошел, протолкнувшись через шумную гурьбу школьников, тщетно призываемых к порядку учителем, спокойно встал у ограды и устремил глаза вниз, на темную быструю воду. Благородный лорд присел на корточки и принялся гладить пса по спине. Никто из прохожих не обращал на нас ни малейшего внимания, несомненно принимая нас за двух праздных пожилых мужчин, друг с другом не знакомых.

Не глядя на меня, лорд Тэнглмир без всякого выражения произнес:

– Надеюсь, вы воодушевлены нашими успехами.

– Напротив, милорд, – ответил я, неподвижно уставившись на буксир у противоположного берега. – Я разочарован и удручен.

– А вот это зря. Статья в «Пэлл-Мэлл» о несчастной леди Годалминг произвела настоящую сенсацию. О ней по сей день много говорят.

– Но с тех пор-то – ничего! – резко сказал я. – Сколько я ни пытался получить трибуну для выступлений, все без толку. Этот щенок Карнихан не ответил ни на одно из моих писем. Не счел нужным ни вызвать меня в редакцию, ни предоставить мне возможность говорить со страниц газеты, которую в прошлом я знал как свои пять пальцев.

– Сочувствую, – пробормотал Тэнглмир. Он снова погладил пса и что-то тихонько проворковал. Зверь встряхнулся. – Но в таких делах спешка только во вред.

– И более того, – продолжил я, уже всерьез распаляясь, – он ведет «Пэлл-Мэлл» в совершенно неверном направлении, черт возьми. Выбор тематики ужасный – просто идиотский! Карнихан вообще не понимает свою аудиторию. Он никогда не общался со своими читателями, в отличие от меня.

– А я слышал… – Лорд поднял голову и сделал вид, будто любуется облаками. – Я слышал, что при мистере Карнихане тиражи газеты значительно увеличились.

Тут я крепко выругался, но только себе под нос.

– Имейте терпение, – сказал Тэнглмир. – Гордыня – прерогатива молодых. Очень скоро ваш голос вновь будет услышан всеми нашими согражданами.

– И тогда Совет придет к власти? – спросил я, наверняка излишне пылко.

– В конечном счете – да, – ответил лорд. – Если все пойдет по плану.

– Но когда именно? И как, милорд? Каким образом?

Тэнглмир поднялся на ноги. Собака сделала то же самое. Он дернул поводок, и они двинулись прочь, человек и зверь. Лорд бросил мне через плечо, с небрежностью, которая показалась бы оскорбительной, будь на его месте кто-нибудь помоложе:

– Огонь уже зажжен, мистер Солтер. Нужно только подождать, когда пламя распространится.

Похоже, этим загадочным высказыванием мне и придется удовлетвориться до поры до времени.

Докладная записка преподобного Т. П. Огдена[35] директору школы Р. Д. Харрису[36]

17 декабря

Уважаемый господин директор! Пишу в некотором беспокойстве по поводу одного нашего ученика.

Он первоклассник[37] (Симеонов дом) по имени Квинси Харкер. Учится у меня богословию. Тихий, задумчивый мальчик, всегда замкнутый и настороженный. Возможно, Вы лучше помните его мать, которая несколько раз посещала школу и произвела на всех неизгладимое впечатление своими манерами и поведением.

Также вы можете помнить его имя в связи с тем, что он долго отсутствовал по причине болезни старого друга семьи. В высшей степени необычное дело. Впрочем, удивляться не приходится: по моим, и не только моим, наблюдениям, Харкеры люди в высшей степени необычные.

Однако пишу Вам не только поэтому. Проблема гораздо серьезнее.

Пока мастер Харкер отсутствовал в этих стенах, я и другие наставники посылали ему задания по урокам, которые он пропустил, дежуря у постели упомянутого друга семьи. Квинси сильно отстал от учебной программы, хотя, надо отдать мальчику должное, он усердно старается все наверстать.

Но эссе, которое он написал для меня дома, вызвало у меня тревогу, какую не вызывало ни одно школьное сочинение из всех, прочитанных мной за почти двадцать лет работы учителем. Задание заключалось в том, чтобы описать содержание и проследить истоки какого-нибудь ритуала в христианской традиции. Большинство учеников, естественно, решили написать о таинстве Святого Причастия, другие – о Крещении, а третьи (Кернкросс, разумеется, и его постоянный соучастник Арчибальд-младший) с нескрываемым удовольствием рассмотрели таинство брака. Харкер же взял для сочинения совсем другой предмет – выбор не просто