Большая книга ужасов 72 - Елена Арсеньева

Родители Сереги должны были лететь в Турцию — на международную конференцию судмедэкспертов.

Это, надо сказать, работа тяжелая и хлопотная, поэтому большую часть своей жизни Серега общался только с кем-то одним: или с папой, или с мамой. Другой родитель был в это время на дежурстве, без разницы, день на дворе или ночь, праздники или будни. Папа и мама Серегины даже друг с другом редко виделись, поэтому ужасно обрадовались, когда им выпал шанс вместе полететь в Турцию.

Сереге же предстояло отправиться в Казань, к папиной сестре тете Оле. Но он вовсе не считал себя обиженным судьбой. В Казани летом почти такая же жарища, как в Турции! Конечно, Босфора в Казани нету, и Дарданелл тоже, зато у тети Оли домик над Волгой — спустись на бережок и хоть укупайся! В саду длинные грядки клубники, заросли малины, смородины и крыжовника, яблонь и слив… И все это богатство на лето поступает в полное распоряжение любимого племянника.

Словом, Серега совсем не возражал против поездки в Казань, даже наоборот!

Отвезти его должен был отец: выпросил на службе сутки, чтобы сгонять туда-обратно и заодно повидаться с сестрой.

Сначала собирались поехать на машине, как ездили всегда сколько Серега себя помнил: до Казани от Нижнего Новгорода каких-то пять-шесть часов, — однако на изрядно потрепанном «Рено» внезапно полетела подвеска. Пришлось оставить машину в сервисе и брать билеты на поезд.

И вот, когда оба Сапожниковы, старший и младший, только вошли в свое второе купе пятого вагона, старшему позвонил его начальник.

Серегин отец выслушал то, что ему сказали, а потом остолбенел и онемел. В этом полном ступоре он пребывал минут пять, не меньше. Серега уже подустал прыгать вокруг и спрашивать, что случилось да что случилось!

Потом отец все же пришел в себя и нетвердым голосом сообщил, что в Казань ехать не может, ему приказано немедленно вернуться на работу, потому что дежурный эксперт увезен в больницу с приступом аппендицита, а необходимо срочно выезжать на место преступления.

— Вот же непруха, — вздохнул Серега, тоскуя оттого, что на неопределенный срок откладывается встреча с тетей Олей, клубникой и крыжовником, с любимой тропинкой, которая бежит от домика на обрыве к берегу Волги. Почва там глинистая, и в хорошую погоду тропинка почти горячая от солнца, а в дождик она становится невыносимо скользкой — лучше сразу плюхнуться на пятую точку и ехать, визжа от восторга и клонясь на поворотах…

Впрочем, Серега держался мужественно, ибо, имея родителей-судмедэкспертов, ты должен быть постоянно готов к перемене планов, мелким и крупным разочарованиям и всяким превратностям судьбы:

— Ну что, выходим? Теперь когда сможем поехать?

— Слушай, сын, — сказал отец нерешительно, — а что, если ты доедешь до Казани один? Переживешь это? Я Олечке позвоню, она тебя встретит… Понимаешь, я ведь свое право на служебные литеры уже использовал: если снова ехать, за билеты придется платить, а у нас с деньгами… сам знаешь, Турция эта, туда же с пустым кошельком не поедешь! Да еще в автосервисе сказали, что полетела половина агрегатов, начиная от сальников и заканчивая кулаками задней подвески… Насчитали чуть ли не полсотни тыщ за ремонт…

У отца был ужасно расстроенный голос, а Серега чуть ли не подпрыгивал от восторга.

Слов нет — эти наглые пятьдесят тысяч рублей, вычеркнутые из семейного бюджета, его тоже здорово огорчали. Однако получить такое предложение от родителя, который вечно считает тебя младенцем и шагу без «держись за ручку» ступить не дает… а тут предлагает самому доехать до Казани… это просто с ума сойти! Какой дурак откажется хотя бы в течение девяти часов — именно столько идет поезд — чувствовать себя совершенно самостоятельным, можно сказать взрослым, человеком?

Хочешь — читай, хочешь — ешь взятые из дому любимые бутерброды с котлетами и пей не менее любимую «Фанту», хочешь — спи, хочешь — просто так в окошко смотри допоздна (в июне темнеет чуть ли не в одиннадцать вечера!), хочешь — выходи на каждой станции и со взрослым и независимым видом прогуливайся вдоль вагонов…

В общем, Сереге даже неудобно стало, что он так обрадовался. Когда отец обеспокоенно спросил: «Точно не будешь Захаркиным?», сын чуть не расхохотался. «Быть Захаркиным» в их семье значило — плакать и ныть.

Захаркина — это мамина девичья фамилия. Серега в далекие детсадовские годы часто маму просил: «Расскажи, как ты была маленькая!» И мама начинала: «Когда я была маленькая, меня звали Машенька Захаркина. И я была ужасная плакса!»

Серега, надо сказать, в те минувшие, невозвратные года тоже был плаксой, потому что детский сад терпеть не мог. И папа, оставляя сына в группе и слушая его истошный рев, сердито говорил: «Да у тебя, брат, наследственность дурная! Ты у нас самый настоящий Захаркин!»

Годы шли, наследственность у Сереги значительно улучшалась, прозвище Захаркин от него постепенно отлипло и стало прозвищем для плакс вообще. А сейчас-то совсем нет повода ныть! Совсем наоборот!

Он так и сказал отцу:

— Захаркины канули в Лету!

Сереге очень нравилось говорить о чем-нибудь, что оно не просто забыто, а кануло в Лету. Крутое такое выражение! Замудреное! У собеседников глаза от изумления сразу раз — и в кучку: понятно, что перед ними не какой-нибудь несчастный нуб, а, можно сказать, профи!

Серега с отцом договорились, что немного позже они созвонятся и папа расскажет, что с ним сделала мама за то, что отпустил сыночка в Казань одного.

И вот отец ушел, а поезд тронулся.

Путешествие началось!

Впрочем, не следует забывать, что во всякой бочке меда непременно окажется ложка дегтя. Об этом предупреждает еще одна народная мудрость…

Началось все с того, что проводница, которая вошла в купе, чтобы билеты прокомпостировать, пристала к Сереге ну прямо с ножом к горлу — где пассажир Сапожников Н. И., то есть Николай Ильич? Она же видела, что в вагон вошли двое! И билеты ей показывали двое! А в купе оказался один Сапожников С. Н., то есть Сергей Николаевич!

Серега изо всех сил старался разъяснить проводнице все сложности работы судмедэкспертов, которых в любую минуту может призвать служебный долг и вынудить бросить сына одного — как во втором купе пятого вагона, так и в любом другом месте.

Немало прошло времени, прежде чем она вышла из купе, но головой качала очень недовольно.

Серега тоже недовольно покачал головой, потому что проводница оставила на полу в купе какие-то грязные следы, как будто ходила по сырой земле и не вытерла после этого ноги.

Само собой, Серега ей ничего не сказал. Он просто передвинул коврик, который лежал между полками. Запах сразу исчез, да и почище стало.

Поезд отошел от станции, и теперь можно было вовсю наслаждаться свободой — ведь в купе Серега ехал один-одинешенек.

Но как-то почему-то не наслаждалось.

Серега лениво сжевал котлету и глотнул «Фанты», поглазел в окно — ну, природа, ну, солнце тянется на закат, ну, зеркально поблескивают речки среди рощ, деревень и лесов…