Книга Воды - Эдуард Лимонов

— В шесть вечера у фонтана Невинных.

— Где это? — спросила она недовольно.

— Рядом с Ле Аллем, — объяснил я. — Недалеко от Вильяма.

— Рядом с Бобуром? — спросила она.

— Да нет же, рядом с Ле Аллем…

— Ты же сказал «рядом с Вильямом», — она звучала еще недовольнее.

— Ну да, — сказал я, — сто метров от Вильяма, но по другую сторону от бульвара Севастополь.

— Ладно, — сказала она, — я найду.

Что такое «Бобур», уже ясно. «Ле Алль» пишется как «Les Halles», увеличьте Манежный комплекс в десяток раз, угрязните, увеселите и получите «Ле Алль». Много этажей вниз дешевых магазинов, тусовка вокруг: арабы, негры, жители парижских окраин — блатное, злачное место, выросшее на месте знаменитого рынка, чрева Парижа, порушенного в 60-е годы. Фонтан Невинных — это фонтан, построенный на месте убийства Генриха IV монахом-фанатиком Равальяком, если не ошибаюсь, это произошло в 1610 году. Монах с кинжалом бросился сверху, он укрылся под сводами арки, когда карета короля проезжала под аркой. Цареубийцу карали мучительной смертью, так что Равальяк получил смертельных мук по полной. Король отделался куда легче и, главное, быстрее. Произошло это на улице Фероньер.

На самом деле фонтан Невинных стоит чуть в стороне от места убийства. Здание сохранилось, знаменитые арки (там их две, кареты ездили, видимо, часто, чтобы не ожидать очереди) проделаны прямо в здании — выше есть окна. Арки придерживаются деревянными скобами.

Наташа, конечно, многого от меня нахваталась. Она впоследствии утверждала, что написала первые книги, чтобы понравиться мне и доказать, что она не «жидкая манная каша»; закавыченное — мое презрительное выражение. Можно восхититься ее настырностью.

Но природная женская невнимательность и лень не позволяли ей дойти до сути, она все знала на поверхности. То же и с историей Парижа. Она наверняка проходила мимо этого фонтана десятки раз. Надо было прочесть табличку, читать по-французски она отлично умела.

Если «Ле Алль» — это Ле Алль, то Вильям — это Вильям Бруй или Бруи. Экстуберантный некогда персонаж, в то время наш общий друг, художник. Он получил мастерскую рядом с «Бобуром», дом стоял перпендикулярно от Бобура — большой, стеклянный, кажется, 2/3 ренты платило за художника французское государство. Так что я правильно сказал: «недалеко от Вильяма», ибо «Бобур» и «Ле Алль» разделяет лишь бульвар Севастополь. Но «Бобур» на противоположной от фонтана Невинных стороне бульвара.

Все объяснено. Вернемся к 18 часам. Я стою у фонтана Невинных и жду. Никого. Я начинаю ругаться. Никого. Думаю: напилась и забыла о встрече. Впрочем, — продолжаю размышлять я, — она способна напиться и прийти пьяной. Вероятнее, с ней что-то случилось. Через сорок минут, погудев в домофон Вильяма, спрашиваю его:

— Наташа не у вас? Я ждал ее у фонтана Невинных сорок минут.

— А она ждала вас, Эдуард, только что была здесь.

— Спасибо, — бормочу я. И направляюсь прочь. Через полсотни шагов душераздирающий крик:

— Эдвард! Где же ты был!

Сквозь толпу, слезы на глазах, в зеленой кофте с серебристой нитью, в зеленом берете идет Наташа. Мы обнялись.

— Я так напугалась. Я думала, что с тобой что-то случилось. Почему ты опоздал?

— Как это я опоздал? Я ждал тебя у фонтана с восемнадцати часов. Тебя здесь не было.

Она указала в толпу. За толпой весело махали руками и щупальцами раскрашенные игрушки-монстры. Они стояли по колени в воде. Действительно, это был новый шутовской фонтан. Центр Помпиду вынес из помещения движущиеся скульптуры-экспонаты и пристроил их на площади. А «госпожа Медведева» решила, что это фонтан Невинных.

Такой искренний страх был в ее глазах, такая внезапная вспышка любви в этом плаче — «Эдвард!» — большущей русской женщины на всю французскую площадь, что, боже мой, как она мне тогда понравилась! Бывают моменты в жизни, когда в человеке все его лучшее вдруг сияет. Заплаканная Лена с грязным от февральской оттепели пуделем, сделавшая мне подарок ко дню рождения, ушедшая от мужа 22 февраля 1973 года. Лиза, счастливая, когда, загорелый и обветренный, я явился из Азиатского похода в 1997-м, притащившая меня к своим друзьям и родственникам, вся светившаяся от счастья. «Женщины в счастье» так бы я их назвал в эти моменты. Есть и обратная сторона: «женщины в подлости».

Через четыре года, в 1990-м, когда хлестал мартовский ливень, я сидел на Рю Бобур в кафе, в окно был виден Центр Помпиду. Напротив меня за столиком сидел Вильям Бруи и пил кофе со сливками. Спокойно. Я пил белое вино.

— Как вы могли, Вилли! — говорил я ему. — Ведь вы же мой друг, как вы могли позволять, чтобы она встречалась с этим парнем у вас в мастерской! Ходила бы с ним вместе среди ваших гостей?!

— Эдвард, будьте взрослым. Что я должен был сделать, выгнать ее на улицу? Она, между прочим, тоже мой друг, как и вы… — Он звучал раздраженно, он явно не понимал, за что я на него кричу. А я почти кричал. Люди искусства всегда аморальны. Они украдут твою жену, растлят твоих детей и удивятся, если ты возьмешь их за горло. За что? Воистину — за что?!

— Если бы ваша подруга явилась ко мне и шастала, повиснув на руке у какого-нибудь прощелыги, я бы выгнал ее немедленно! — сказал я.

— Эдвард, если бы Наташа не встречалась с ним у меня, она бы встречалась с ним или с кем-то еще в другом доме.

Он смотрел на меня, улыбаясь, сочувственно. «Во циник! — подумал я. — Во дает!» У меня появилось желание размозжить ему башку или воткнуть пустой бокал ему в глазницу, но я этого не сделал. Я встал, положил сто франков бармену на стойку и ушел из кафе в дождь.

В середине 90-х он угодил в тюрьму в Париже по жалобе его бывшей жены и детей за якобы попытку растления малолетних. У меня есть роман «Укрощение тигра в Париже» с эпизодом, где Вильям (там он носит имя Генриха) привозит ко мне в дом в коляске свою маленькую дочь Фалафель. Так вот, выросшая Фалафель и подала на него в суд. Правда, в те годы прокатилась по Франции кампания по борьбе с педофилией, так что, возможно, его детки и жена преувеличили. Он недолго просидел. Но я был отмщен. Он получил за свой цинизм.

Бетонное сооружение на Сумской улице казалось после советской власти никому не нужным. Целая сцена посвящена в моей книге «Молодой негодяй» этой, вполне банальной, провинциальной постройке. В советские времена чаша пруда за «Зеркальной струей» была наполнена водой, вокруг вся чаша была обсажена клумбами цветов, они тяжело пахли летом и осенью, а вода светлой волной стекала вниз с фасада. Над струей возвышается купол бетонной беседки. В 1994-м, когда я в последний раз был в Харькове, струя не стекала, торчали ржавые трубы. Уже не говоря о клумбах и цветочных вазах, симметрично расположенных по бокам. Цветочные вазы исчезли еще в середине 60-х. Они имели форму амфор в рост мальчика и принадлежали сталинскому классицизму. А мальчик и его рост тут при том, что есть фотография, где я — мальчик лет десяти — стою на фоне «Зеркальной струи» рядом с амфорой с цветами. Фотография сделана или в год смерти Сталина, или за год до этого.