Пепел и страховой бес - Игорь Чубаха

Понятно, полыхнуло, и вылетели пробки. Только красная аварийная лампочка у входа осталась гореть. И в этом свете Зураб выглядел еще страшнее: оскалившийся, выкативший белки, мертвый. И волны больше не бежали к крутым бортам по зверобойному морю. Так истек жизненный срок первого из великолепной восьмерки претендентов на наследство Эсера.

– Шеф, я…

– Ладно, ежу понятно, что он не знал адрес, а только понтовался. – Модный недовольно повел плечом, кажется, он вспотел, надо будет сменить рубашку. – А за прибор с тебя две штуки вычту!

– Шеф, это жестоко! – посмурнел Касьянов.

* * *

Назывался кабак мощно, как целый город. Пеплу здесь бывать не приходилось, но слыхал краем уха, что заведение вполне. Ведь не к лицу вести такую женщину, как Анастасия, в гопницкий пивняк или шалман с полиэтиленовыми стенками. Благодаря подогреву метрдотеля им досталось лучшее место подальше от сцены. Музыканты, которых нанимают петь и играть всю ночь за тонну деревянных на брата, уныло готовили инструменты. Бритый гитараст подтягивал колки на гитаре.

– Все вина – это афродизиаки. Иначе бургундские вина не были бы в такой фаворе при дворе французских королей. Правда, вездесущая мадам Помпадур с не меньшим понтом проповедовала бордосские, где владела одним из шато. Эта дама знала толк в хороших вещах… – дразнил эрудицией Пепел.

Анастасия, глядя то ли на устроившегося напротив Сергея, то ли куда-то в никуда, откинула со лба выбившийся из прически рыжевато-золотистый локон и едва уловимым движением одернула воротник на оливкового цвета жакете.

– …Объединяет хорошие красные вина Бордо заковыристый характер. Когда делаешь первые глотки – явно мужской, сильный и терпкий. Потом появляется тонкое и нежное послевкусие – возникает образ женщины… – витийствовал Пепел.

Кабак был оформлен в японском стиле. Стены затянуты огромными полотнами, изображающими гейш и самураев. При этом смотрели, сидели или стояли японские герои так, будто готовы были по отмашке совершать развратные действия. Освещалось помещение тусклым светом ламп, упрятанных в красные бумажные фонарики.

– В принципе, здесь не плохо, но непривычно, – резюмировала Анастасия, закончив осмотр планера.

Пепел усмехнулся:

– Не похоже… Вы здесь уж больно уверенно выглядите. – И продолжил агитацию, – Что касается сухости, то женщины чаще предпочитают сладкие вина. Из сладких ликеристых белых вин наиболее почетен «Сотерн», производимый из подернутого благородной плесенью винограда. Это сиропообразное маслянистое вино с оглушающим ароматом миндаля, абрикоса и земляники. Женщины редко покупают эти вина из-за шипастой цены, но охотно принимают их в подарок…

Анастасия отшутилась:

– По работе, знаете ли, приходилось во всяких местах бывать. А закажите-ка мне местного пива, – неожиданно пресекла она готового вновь включить винную пропаганду Сергея.

Заказали пиво, оставлявшее едко-сладкое послевкусие. Приблизительно ряженые в гейш официантки скользили вдоль столиков. В неформальной обстановке присутствие Анастасии расслабляло. Она выглядела такой деловой и неприступной, что у Пепла начал потихоньку разыгрываться инстинкт охотника. А Анастасия, хитро блестя глазами, внезапно огорошила:

– Сергей, раз уж мы взялись сотрудничать, может, расскажете что-нибудь? Не для протокола.

Пепел призадумался. На фига ей устраивать допрос? И так знает все, что надо, значит – светский разговор. Анастасия отставила бокал с пивом, поставила руки на локти и сцепила пальцы – поза обороны, которую предлагают атаковать. Руки у нее были тонкие, длинные пальцы унизаны серебряными кольцами. Но к любой даме, какой бы крутой она ни была, в принципе, примерными одни методы, только в разных форматах.

Хлебнув пива, Сергей принялся за мемуары о самых невинных своих приключениях. Например, как учил в африканском портовом кабаке халдея делать водочные коктейли, как в Сахаре подсобил русским участникам «Париж-Даккар», как ездил на «Евровидение» [12]. Еще через бокал пива Анастасия уже неприлично смеялась. Музыканты недовольно поглядывали на нее со сцены, и, в конце концов, начали выступление.

Бухнув тяжеловесным аккордом, они выдали неплохой, довольно качественный блюз. Пеплу пришлось повысить голос. Анастасия позвала официантку и потребовала еще пива. Оборвав музыкантов, на сцене материализовалась девица в клетчатом платье-колокольчике Коломбины, невысокая и хрупкая. Откланявшись на все стороны детским реверансом, она взмахнула рукой и запела:

Сергей подумал, что романс не шибко вписывается в здешний дизайн, но если это никого не напрягает, так и фиг с ним. Сорвав овацию, остановив на себе внимание даже Сергея с Анастасий, девица расшаркалась, кокетливо приподняла юбку, достала из-за чулка бумажное алое сердце и бросила в зал, будто бумеранг.

Бумажное сердце упало к ногам Пепла, но он поднимать не стал, оно ему было не интересно.

– Сергей, у вас, когда звучат цыганские песни, глаза становятся такими… В них утонуть можно, словно в Адриатическом море. И мне кажется, что это вы прислали мне инкогнито букет цветов.

– Это не Адриатическое, а Мертвое море, – грустно улыбнулся Ожогов, – И это не цыганский романс, а городской. Но вы правы, я когда-то немного помог одному табору, и я в душе немножко сам цыган.