Золотые ласточки Картье - Екатерина Лесина

Ненавижу лицемеров.

Ах да, чуть не забыла. Среди старухиных фоток нашлась одна очень прикольная. Не думала, что увижу кого-то из наших. Сначала решила, что обозналась, но нет, точно он!

Спросила у старухи. Оказывается, он у нас тоже среди грешников, которые от истинной веры отступились. Но мамашу свою шизанутую не забывает, а потому и считается не окончательно пропащим.

Жуть! Аньку убили.

Нет, я знала, что Никуша вообще без тормозов, но вот чтоб настолько… и что мне делать?

Молчать.

Никому ничего не докажу, а если влипну, то серьезно. Блин. Предупреждала же!

Васька запил.

Выходит, и вправду Аньку любил? Не понимаю. Ну погоревать, оно, конечно, можно, потому как живой человек и все такое… но зачем себя так изводить?

Мутное дело.

Чем дальше думаю, тем более мутным оно представляется. Врут все.

В тот вечер Ника вроде девичник затеяла. Меня Анька звала. Машка вроде согласилась, а теперь утверждает, будто с гриппом лежала. Ника же клянется, что никакого девичника не было и не планировалось.

Но вообще нас опрашивали поверху, так, для проформы. Заранее решили, что Аньку клиент ее кафешки прирезал. Фигня и трындеж. Не то у них кафе было. Туда семейные все больше заглядывали да мамаши с детьми. И закрывалось оно в восемь вечера. Аньку же вроде как в начале одиннадцатого придушили. И выходит, что она два часа по городу лазила?

Мне и то понятно, что это чушь собачья, просто никому с этим делом возиться неохота.

Чем дальше думаю, тем больше нахожу несоответствий. Ника точно мутит. Машка? Возможно. Она дура, но скрытная. Толик сказал, что к своим уехал… и Пашка… и Артемка… Стас вот в городе был, но у него с Васькой стопудовое алиби, в машине они копались. Тогда кто остается?

Ника бледная.

Небось до самой дошло, чего натворила.

Нет, я не думаю, что это она убила, потому как при всей своей к Аньке ненависти Ника на изнасилование физически не способна. Но она точно знает, кто в этом замешан.

Молчит. Боится?

И не того, что ее следом за Анькой отправят. Для этого Ника слишком самоуверенна. Считает себя бессмертной. Ей страшно, что о ее участии догадаются, и тогда придется расстаться со стилем милой девочки. Правда, как по мне, этот образ давным-давно в утиль ушел, но Ника верит, что она у нас трепетная принцесса.

Подозреваю, что до убийства дело доводить она не собиралась. Вот уложить расчудесную Анечку в койку к другому, а потом Ваське настучать – это да, это в ее характере. Небось угостила дурочку вином, а в вино сыпанула чего-то, для вящего эффекта… Но только ли ей?

Ника трясется. Вроде из ментовки к нам больше не приходили, а она все равно трясется. Свалила на две недели в санаторий, нервы больные подлечить. Ага, у Никуши нервы – стальные канаты. Ждет она. Чего? Сама не знаю, но как вернется, то поговорим.

Главное, подумать хорошо.

Предъявить я ей все равно ничего не могу.

Стас перевернул страницу.

Почему-то он не ощущал ни раздражения, ни обиды, ни даже удивления. Словно бы уже давным-давно понял, что из себя представляет Марго, а теперь лишь получил подтверждение.

Плохо? Хорошо? Плохо, если ее и вправду убили. А ведь Софьины измышления в чем-то выглядят убедительными. И выходит, что нет больше Маргоши.

Кто убрал? Тот, кого она шантажировала.

Поняла, что именно меня смущало. Старуха. Не моя, которая та еще стервь, но его мамаша. Она ведь заглядывала к старухе в тот день. А он утверждал, что уехал утренним поездом.

Вранье.

Почему? Не потому ли, что он обеспечивал себе алиби? Тогда я знаю, кто убил Аньку, только пользы от этого знания никакой. Если он догадается…

А Ника?

От него она бежала?

Он настороженный, взбудораженный, но это незаметно, потому как все вокруг настороженные и взбудораженные. Выходит, что мы с Никой знаем правду. Ну еще он, конечно. И как мне быть?

Молчать.

Чем больше думаю, тем яснее понимаю, что надо молчать, потому что доказательств у меня нет никаких. И с него станется меня следом за Анькой отправить.

Стас вдохнул и выдохнул.

Выходит, прав был Васька в своей догадке? И уже тогда минимум трое знали, что произошло на самом деле. А он, Стас, дурак, каких свет не видывал.

Мертвая Маргоша лежала в яме.

Человек уложил ее на ковер из прошлогодней бурой листвы, которая просела под Маргошиным весом. Он, присев на краю ямы, сгребал листья в охапку и кидал. Хоронил? Нет, когда-нибудь ее, конечно, найдут. Этот лесок вовсе не то место, в котором тело способно исчезнуть бесследно. Здесь грибники гуляют частенько, а заодно и деревенские детишки с собаками…

Найдут.

Но к тому времени следы, если таковые остались, исчезнут. Лес вообще обладал удивительным умением пожирать все, что попадало ему.

Человек знал.

Четвертый его номер.

Ангелина. Ей удивительно подходило это имя. Женщина-ангел, бесконечно терпеливая, светлая… она улыбалась робкой, какой-то извиняющейся улыбкой, словно бы стесняясь и ее, и себя самой. С ней он познакомился спустя месяц после Василисы.

После того убийства погода переменилась, и как-то очень резко. Солнце и внезапное тепло сделали его квартиру еще более неуютной. Он морщился, когда солнечный свет подчеркивал темные пятна на обоях, залысины краски на полу, неровности самого этого пола, вздувшегося от влаги.

Унитаз был бурым.

Ванна тоже.

В квартире остро ощущался запах канализации. Человек открывал окна, но запах не выветривался.

К обеду крыша раскалялась, и к этой вони примешивалась иная – смолистая, битумная. Ко всему становилось душно до того, что человек задыхался. Из квартиры он не уходил – сбегал, порой даже забывая запереть за собой дверь. Все одно красть у него было нечего.

Он рыскал по улицам до самого до вечера, который дарил хоть какую-то прохладу, но все равно квартира остывала медленно, и лишь на рассвете человек мог уснуть. Спал всего-то пару часов в сутки, и эта вынужденная бессонница выматывала.

Кажется, именно тогда он понял, что должен найти новый… объект, и прогулки по городу приобрели смысл.

Теперь он не бродил, спасаясь от летней жары в драных тенях дворов, но охотился. Выслеживал. Всматривался в женщин, гадая, которая из них будет принадлежать ему.