Будь моей няней - Маруся Хмельная

— Я не хотела, — отпиралась Мири.

— Хорошо, ты не хотела, Памела хотела. В любом случае мэлл Имма теперь ваша гувернантка, и ты обязана ее слушаться, — голосом, не подразумевающим пререканий, сказал граф. Поцеловал дочку: — Я могу вас оставить? Я приду после обеда.

— Нет.

— Да, — одновременно сказали мы с Миреллой. И та недовольно покосилась в мою сторону.

— Вот и отлично! — радостно возвестил граф и быстренько покинул комнату.

Когда граф ушел, Мирелла, стиснув ручки в кулачки, не глядя на меня, велела:

— Уходи отсюда! Я не хочу тебя видеть!

— Мирелла…

— Не называй меня так! — пронзительно закричала она.

— Хорошо, Эллионария.

Я присела рядом с ней на кровать, вынуждая меня выслушать.

— Я понимаю, ты на меня обижена. На то, что я сразу не согласилась стать вашей няней. Но это совсем не потому, что, как сказал ваш папа, вы плохие и мне не понравились. Нет, вы мне очень понравились, правда. — Я потянулась к ладошке Миреллы, но та убрала руку, сжатую в кулачок. — Мы чудесно провели тот день, когда познакомились. Но я тогда не собиралась устраиваться к вам на работу. Это намеревалась сделать Розамунда, а я просто пришла с ней за компанию. У меня была своя жизнь, работа, которую я любила. Планы на будущее. Я не могла так просто все взять и поменять по чьей-то прихоти. К тому же… У тебя есть подруга?

Я вопросительно взглянула на Миреллу, но та отвела взгляд и молчала.

— Наверное, есть. И вот как ты себе представляешь, я могла бы так поступить с подругой? Вы бы первые перестали меня уважать. Конечно, если бы я знала заранее, что Рози так себя покажет, то не была бы столь деликатной. Но на тот момент я была о ней лучшего мнения и относилась как к другу. Разве справедливо отнимать у друга работу, скажи?

— Нет, это было бы неправильно, — подала голос Памела.

И Мири презрительно на нее посмотрела, словно та предала ее.

— Я думаю, Эллионария тоже так считает, только упрямо хорохорится. — Я называла Мири полным именем, чтобы вызвать ответную реакцию, но она морщилась и молчала. — К тому же я боялась взять такую ответственность за вас. Да, я трусиха, — призналась я. — Одно дело играть с вами в куклы и веселиться, другое дело стать вашим наставником, учить вас. У меня нет такого опыта. Я не работала с детьми, у меня не было младших братьев и сестер. Вы первые дети, с которыми я так близко общаюсь. И я боюсь сделать что-то не так. Помоги мне, Эллионария, стать для вас хорошей гувернанткой.

— Не называй меня так, — все-таки не выдержала она.

— Хорошо, как же мне тогда тебя называть? Поночка?[7]

— Почему Поночка? — подозрительно спросила Мирелла.

— Ты меня спрашиваешь? Я не знаю, почему ты вдруг решила, что ты утка, и провела весь день в пруду. Да так, что заболела.

Памела засмеялась. Легкая, едва уловимая улыбка тенью скользнула по лицу Миреллы.

— Ты вот знаешь, почему утки не болеют, проводя весь день в холодной воде? — продолжала я.

— Не знаю, и неинтересно, — надулась Мири.

— А я читала, я знаю, — влезла довольная Памела.

— Ну вот, я знаю, ты знаешь, а Эллионария пусть остается незнайкой. И удивляет всех своим невежеством.

Мирелла надулась сильнее, так, что, казалось, вот-вот лопнет.

— Ну и пусть! Ну и ладно! — рассердилась она. — Отстаньте.

— Хорошо, — «тяжко» вздохнула я, вставая и отсаживаясь. — Эллионария устала, хочет отдохнуть. Ты, Пэм, иди пока к себе, а я посижу посторожу сон.

— Не хочу спать! Хочу играть! — заявила Мири.

— Мэлл Имма, можно мы с Мири поиграем? — обратилась ко мне Памела.

— Можно, до обеда, — разрешила я.

— Мири, я принесла свой кукольный домик, можешь поиграть, только осторожно, не сломай ничего, ладно? — великодушно разрешила Памела.

Мирелла кивнула, завороженно смотря на домик, который сестра тащила к ней в кровать. А я присмотрелась и решила спросить:

— Памела, а почему я не вижу своих подарков для твоего домика? Ими как раз можно играть, не боясь сломать или разбить.

Пэм удивленно на меня посмотрела, явно не понимая, о чем я.

— Тебе Розамунда передавала мои подарки для домика? — уточнила я.

— Нет, — помотала головой девочка. — Я номню, вы обещали прислать мне с мэлл Розамундой игрушки для домика, но я ни одной не получила. Я думала, вы…

— Пообещала и забыла, да? Не сдержала слова? — сжав губы от злости, закончила я за Памелу. — Я не могла отправлять их ежедневно, так как видела Розамунду только в выходной. Но каждый день вечером я делала что-то для твоего домика. И все, что накопилось за неделю, просила передать Розамунде. Наверное, она забыла… Я уточню у нее потом.

Вот ведь… подруга. Если ерунды, которую я делала дома вечерами, типа миниатюрных корзиночек, полотенчиков, подушечек, катушечек с нитками и прочей мелочовкой было не жаль — наваяю еще, то филигранно выточенного из ятарина сервиза, состоящего из разного размера тарелок и бокалов, супницы, сахарницы, соусницы, масленки, молочника, солонки с перечницей, а также колец для салфеток и подсвечников — было очень жаль.

Дизайн изделий я разрабатывала с художником-конструктором фабрики, которая помогала мне по часу в день сверхурочно за небольшую доплату. Она согласилась потому, что ей понравилась идея и был интересен результат. Таких мелких деталей она еще не прорабатывала. Сервиз получился изумительным. От себя она еще добавила набор столовых приборов с ятариновыми ручками.

Я сама с удовольствием любовалась на него вечерами, пока он стоял на моем окне. И предвкушала, как обрадуется Пэм, когда получит его. И жалела, что не увижу ее реакции. Просила Розамунду потом поведать мне в красках.

Чтобы Мирелле было не обидно, что подарки получит только Памела, я сшила ей мягкую игрушку — того самого пегого зимородка со смешным хохолком, чтобы она улыбнулась, вспомнив наше знакомство. И где все это теперь? Хорошо если попал к какому-нибудь ребенку, а не валяется в помойке. Ну, Розамунда! За такое оттаскать бы тебя за волосы. Хорошо, что ты не попадешься мне в ближайшее время под руку. Пока я не остыну.

Девочки поиграли до обеда, а уговорить Мири принять лекарства и съесть рекомендованный докторами постный обед, на мое счастье, взялись Ливия и Женуария.

— Ах, моя девочка, ты же не хочешь обидеть тетушку Женуарию? Я очень расстроюсь, а когда я расстраиваюсь, я просто-таки умываюсь слезами, да-да. Мои слезы будут поливать кушанья, и все получится пересоленным. Граф рассердится, выгонит бедную Женуарию, и тогда будут плакать все, оставшись без моих вкусных оладушек, — совала девочке ложку за ложкой под свою милую болтовню кухарка, — без моих кружевных блинчиков с клубничкой, без моих сахарных крендельков, без моих маковых конвертиков…