Бомж городской обыкновенный - Леонид Рудницкий

Вскоре дождь закончился, но ветер не прекратился, и Витек не стал снимать с себя экзотическую одежду. Он перешел на другую сторону улицы и пошел мимо ограды парка. Навстречу попались трое дворников-таджиков в оранжевых жилетах.

– Салам! – сказали они, поравнявшись с Витьком, но глядя на ишака.

– Салам! – ответил бомж.

Из летнего кафе вышли бабушка с внучкой. Они прятались там от дождя.

– Ой, ослик! – сказала внучка. – Хочу покататься на ослике!

– Мужчина, – деловито обратилась к Витьку бабушка, – сколько стоит один круг по парку?

Витек понятия не имел о ценах на такие услуги. Сам он никогда на ослах не ездил и никого на них не катал. «На пиво дайте!» – едва не сорвалось у него с языка, но он вовремя спохватился. Такой ответ мог только отпугнуть бабушку. Да и негоже было добропорядочному дехканину говорить о пиве.

– Двадцать рублей, – сказал он, вспомнив, сколько стоит простое пиво в киоске.

Ослик удивленно на него обернулся.

– Тогда нам два круга, – сказала бабушка, почуяв халяву, и отсчитала сорок рублей десятками.

Витек сунул деньги в карман и посадил малышку на ослика. Бабушка шла рядом, держа ее за руку, чтобы та не упала.

– А как зовут ваш гужевой транспорт? – спросила бабушка.

– Ишаак, – ответил Витек первое, что пришло в голову.

– Почему Ишаак? – удивилась она.

– В честь Исаака Ньютона, – пояснил Витек. – Ослик очень умный. Одну букву меняем – получается Иша-ак. Красиво.

– Сам ты Ишаак, – пробормотала бабушка себе под нос, явно оскорбленная столь фамильярным обращением с именем великого ученого. Витек не стал с ней спорить. «Наверное, бывшая учительница физики», – подумал он.

Деньги приятно хрустели у него в кармане, и у Витька появился предпринимательский азарт. Он принялся ждать у входа в парк новых пассажиров. За такую цену их нашлось немало, едва ли не очередь стояла. Он понял, что продешевил, – надо было назначать цену хотя бы рублей тридцать, а то и все сорок. Но менять тариф на ходу было как-то неудобно. Он накатал детей на триста с лишним рублей и устроил перерыв на обед.

Оказавшись в плену у бомжей, Иван поначалу не испугался. Он только досадовал на себя, что так глупо попался. Он допустил тягчайшую ошибку – недооценил противника. Но кто же мог ожидать такой прыти от этих жалких алкашей, особенно от заплесневелого, словно сыр «Дор блю», Толяна? Но вот поди ж ты – обвели его вокруг пальца. «Это только потому, что у меня голова ушиблена, – решил Иван, – а так бы им – ни в жизнь!»

Ему даже интересно стало, что они станут дальше делать. Бить его? Кишка тонка, побоятся. Утопят? Ну, это уже вообще из области фантастики. Труп найдут – и до них доберутся. «Вот только странно, – подумал Иван, – почему меня до сих пор наши не ищут? Приехал отряд в Москву в полном составе, а уехал без одного человека. И никто не чешется. Это что, так и должно быть? А где же взаимовыручка? Нормально, ребята, продолжайте в том же духе – скоро у вас вообще никого не останется».

Пока он лежал и гадал, один из бомжей куда-то сбегал и привел еще двух уродов. Они, оказывается, удумали его, бля, лечить! Словно у него с головой хуже, чем у них самих. Да были бы они нормальными, не дошли бы до жизни такой! Себя бы сначала вылечили!

И ладно бы тот привел нормальных врачей. Нет – притащил двух спившихся клоунов, которым он не доверил бы даже перевязать лапу у хомяка! А те рады стараться – фонариком в глаза светят, молоточком, блядь, выстукивают. Он бы им постучал, сукам, молоточком, а лучше дубинкой. От нее лучше рефлексы видны, от дубинки-то.

Но это хрен бы с ним, с молоточком. Дальше этот бородатый павиан нацепил ему на башку какую-то манду пластмассовую и стал магнетой ток через мозги качать. Идиот! Так ведь и сжечь можно бедные мозги под черепушкой.

Пока ток был слабым, Иван терпел. Ну побежали через голову зайчики со змейками – пусть бегут. Забавно даже – куда бегут? От кого? Как мультик, все равно, смотришь.

Но потом ток увеличился, и на Ивана пошли демонстранты. Их было так много, что они запрудили всю Тверскую. А он – один. Ему приказали сдержать их любой ценой. Но такой цены у него не оказалось. Иван бегал через улицу туда-сюда и бил их дубинкой, они падали, но все шли и шли, и конца им не было. Он не мог их сдержать – он ведь все-таки не триста спартанцев, а Тверская – не горное ущелье. А потом демонстранты расступились и из их середины вырвались с гиканьем триста бомжей на лошадях и, размахивая шашками, понеслись на него. И ряды Ивана дрогнули – он побежал. Пластмассовая байда слетела у него с головы, и он забежал в подземную говенную реку. Река подхватила его, словно лист, закружила в говноворотах и быстро потащила вниз по течению.

Чего Ивану стоило выбраться из нее – это отдельный рассказ. Так хреново и противно ему не было еще никогда в жизни. Но гордость не позволила ему утонуть в говне.

Совсем не такой виделась ему собственная кончина в отдаленном будущем. Ей полагалось быть героической. Он мог погибнуть в неравном бою, прикрывая отход товарищей, сгореть в бэтээре, упасть с подбитым вертолетом, но только не утонуть в городской канализации на радость жирным подземным крысам.

У себя дома он как-то прочитал статью одного досужего журналиста, которая называлась «Где выплывет труп, брошенный в канализацию?». Там рассказывалось о сточных водах и их очистке. Если верить автору, труп не должен был выплыть нигде. В канализации живут особые агрессивные бактерии, которые вкупе с крысами в два счета разделаются с незадачливым трупом, и от него останутся одни кости. А кости засосет в ил. Так что напрасно ожидать прибытия трупа на решетки очистных сооружений. Он до них и не доплывет.

И такая судьба его ожидала. Мог ли он с ней смириться? Нет. Лучше он сам засунет в эти воды тех, по чьей воле он в них оказался.

Бешено работая руками и ногами, Иван смог пристать к берегу. Какая-то тварь цапнула его зубами за ботинок, но он саданул ее каблуком, и она отстала. Иван выбрался на сушу.

Он долго блуждал по подземному лабиринту, пока наконец не нашел люк и не вышел на поверхность.

По иронии судьбы, люк оказался не в тихом закутке, а посередине огромной площади. Хорошо, что была ночь, а то он еще рисковал бы попасть под колеса автомобиля. Но все обошлось. Иван укрылся на задворках. Его любимая форменная одежда была испорчена окончательно. От нее исходило такое зловоние, что Ивану пришлось ее просто выбросить. А ведь он только недавно получил ее на складе. Он оставил себе лишь ботинки, наколенники и перчатки с железными пластинами. Наручники и дубинка утонули – ремень, на котором они висели, пришлось расстегнуть и сбросить, чтобы он не тянул ко дну.

Подобно бомжам, Иван долго рылся в мусорных ящиках, пытаясь найти что-нибудь на замену любимому камуфляжу. Но на его могучую фигуру ничего не подходило. Мужик нынче пошел мелковат. Едва Иван что-то на себя с усилием натягивал, если еще мог натянуть, как оно тут же лопалось по швам. Единственное, что ему подошло, – выброшенное из-за невозможности продать вечернее платье из магазина одежды больших размеров. Платье много лет, пугая прохожих, провисело на исполинском манекене в витрине и основательно выгорело с левой стороны. Оно было с глубоким декольте и по низу имело оборочки. У Ивана не было выбора, и он влез в платье – не светить же было голой жопой. Оно скрыло его боевые ботинки и наколенники из черной бронированной пластмассы. Но открыло волосатую грудь с синей татуировкой, которую Иван стыдливо прикрыл найденной здесь же приталенной джинсовой курткой. Вместе с отросшей за время скитаний бородой, картина получалась колоритной.