Занимательная механика - Вадим Панов

Тридцать минут потребовалось Гончару, чтобы прочесть душу переданной Дантистом посылки. Полчаса вызванный им ветерок нарушал сумрачный покой комнаты. Затем все прекратилось. Гончар медленно разжал кулак — ставшая ненужной пуговица упала на паркет, — нащупал стоящую у кресла бутылку вина, зубами выдернул неплотно воткнутую пробку, выплюнул ее и жадно припал к горлышку. Полминуты в комнате слышалось только бульканье. Затем Гончар вернул опустевшую бутылку на пол, вытащил из кармана телефон и набрал номер:

— Проказа?

— Да.

— Записывай адрес…

— Кто его прикрывает? — угрюмо осведомилась Испанка.

— Никто, — пожала плечами Проказа.

— Говорят, он крепкий мужик, — подал голос Невада. — В тайге слабаки не выживают.

— Слабаки нигде не выживают, — хмыкнула Проказа. — Только под мамочкиным крылышком. Ты-то чего трясешься? У тебя работа безопасная…

Презрение, отчетливо прозвучавшее в последней фразе, задело Круса. На секунду его глаза вспыхнули, однако доводить дело до скандала он не стал.

Заставил себя высокомерно улыбнуться:

— Кто бы говорил!

И отвернулся.

Роли члены команды расписали заранее. Травник прикрывал: остался на лестничной клетке и следил за тем, чтобы соседи не проявили к происходящему в квартире нездоровый интерес. Задача Проказы заключалась в том, чтобы войти и обездвижить Беспалого: учитывая бойцовский опыт девушки, никто не сомневался, что она справится. Испанке предстояло задавать вопросы. После вторжения Проказы, которое обязательно закончится жестоким избиением Беспалого, мягкость беловолосой наверняка вызовет пленника на откровенность. Испанка умела влезть человеку в душу. Если же не получится мягко, то она достанет из сумочки флаконы с разноцветными жидкостями, способными вывернуть любого человека наизнанку и превратить его в кричащий от боли сгусток нервов.

А Невада сделает то, от чего отказались остальные, — прольет кровь искусника. Добровольно ответит Беспалый или его придется пытать — не важно, Гончар приказал не отпускать Шамана живым.

— Чего ругаться? — негромко произнес Травник. — Все замазаны.

Испанка опустила глаза. Проказа скривила рот, но комментировать слова здоровяка не стала. Кивнула:

— Пошли!

И первой выбралась из машины.

«Ты запутался, Григорий. Ты отплыл от одного берега, а к другому не причалил. Тебе нужно время, чтобы разобраться в себе, а его у тебя нет. Ты запутался, тебе кажется, что самый легкий выбор — самый правильный. Но это, поверь мне, не так…»

Беспалый понимал, что Бабушка Осень знает, о чем говорит. В ее словах звучит мудрость, накопленная за многие поколения. И еще мудрость врожденная. Не зря ведь ходят слухи, что Бабушка Осень родилась старой.

Она была права… и она была не права. Она советовала, но не указывала. Она понимала, что выбор человек должен сделать сам. Выстрадать, вымучить, определиться и не отступать. Даже если выбор этот порожден чудовищными сомнениями, превратившимися в чувство чудовищной вины.

«Я знаю, кем умру, но понятия не имею, кем буду жить…»

Григорий перебрал лежащие на столе фотографии. В очередной раз вгляделся в изображенных на карточках людей. В очередной раз ощутил пустоту внутри.

«Я ни о чем не жалею, но не хочу ничего повторять…»

Он знал, что все обязательно повторится, что никто не отступит, что и с той, и с другой стороны полным-полно твердых людей. По-настоящему твердых, не таких, как он. Но для него игра закончена. Он сделал все, что должен был сделать. Исполнил все обязательства.

Пришло время разобраться с самим собой.

Дверь в квартиру Проказа вскрыла за десять секунд. Та оказалась запертой всего на один, самый простой замок, словно хозяин ждал незваных гостей и решил не чинить им особых препятствий. Легкость, с которой они попали в квартиру, насторожила Проказу, а потому, приоткрыв дверь, она вытащила не нож, как собиралась изначально, а пистолет с длинным глушителем и только после этого черной тенью скользнула внутрь.

Остальные, как и было договорено, ждали условного сигнала снаружи. Молча. Напряженно прислушиваясь, не раздадутся ли из квартиры звуки борьбы.

Не раздались.

Проказа появилась секунд через двадцать. Оружие убрано, во взгляде черных глаз — большая редкость! — видна некоторая растерянность. Широко распахнула дверь и негромко приказала:

— Проходите. — И сразу же добавила: — Мы опоздали.

Ненужных вопросов никто не задавал. Зачем? Сейчас все сами увидят. Испанка и Невада прошли за Проказой к ванной комнате и по очереди заглянули внутрь. Среагировали по-разному. Крус негромко выругался. Женщина закусила губу. Затем молча переглянулись.

Беспалый лежал в красной от крови воде. Лицо спокойное, умиротворенное. Лицо человека, твердо знающего, что сделал именно то, что нужно. Лицо несомневающегося человека.

— Вскрыл себе вены, подонок, — буркнула Проказа. — Обманул нас.

— Плевать он на нас хотел, — прошептала Испанка. — Он это сделал для себя.

И перекрестилась.

Невада последовал ее примеру, но не удержался, добавил:

— Порвалась ниточка…

— Да уж… — Проказа широким шагом прошла на кухню. Крус за ней. Испанка медленно закрыла дверь ванной, подумала и последовала за компаньонами.

— Даже дерьмо за собой не убрал! — выругалась Проказа, разглядывая лежащие на столе фотографии. — А если бы менты нашли?

— Он знал, что мы идем. — Испанка взяла в руки пару сделанных «Поляроидом» моментальных снимков. Человек в камуфляжной форме, голова разбита, лица не разобрать — залито кровью. Еще один мертвец, тоже в походной одежде, лежит на земле, обеими руками держась за торчащий из живота нож. Снято в лесу. Или в тайге. На остальных снимках то же самое: трупы, трупы, трупы… Сколько их?

— Тридцать два человека, — тихо сказал Невада. — Я слышал об этой истории.

Тридцать третий с перерезанными венами лежал в ванной.

— Надо позвонить Гончару и спросить, что делать, — громко произнесла Проказа.

— Только давай выйдем на улицу, — предложил Крус.

— Вы звоните, а мы с Травником, пожалуй, поедем, — пробормотала Испанка.

— Куда торопишься? — прищурилась Проказа.

— Надо Оружейника сменить, — спокойно объяснила беловолосая. — Увидимся.

* * *

— Рита, солнышко, привет! — промурлыкал в телефонную трубку Федор. — Узнала?

— Очкарик, тебя трудно с кем-нибудь спутать, — с веселым удивлением отозвалась Шашкина.