Репутация леди - Николь Берд

Догадается ли отец, что она потеряла невинность? Вряд ли, но она изо всех сил старалась не краснеть, сосредоточившись на овсянке и тостах.

На Эйдриана она поглядывала лишь украдкой.

А он, напротив, бросал на нее лукавые взгляды, которые заставляли ее хихикать невпопад, когда Эйдриан и ее отец обсуждали какую-то партию в шахматы и великолепный гамбит виконта…

Она тоже могла бы участвовать в разговоре о гамбите, но кусала губы, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

Слава Богу, отец предложил Эйдриану сыграть после завтрака еще одну партию.

– Ты не возражаешь, дорогая? – спросил отец у дочери.

– Что ты, папа!

– Игра в шахматы мое почти самое любимое развлечение, – широко улыбнулся виконт, а когда мистер Эплгейт отвернулся, подмигнул Мэдди.

– Да? Вы предпочитаете какую-то другую игру? Так давайте сыграем, – предложил отец.

Мэдди пришлось ущипнуть себя, чтобы удержаться от смеха, и она бросила на Эйдриана укоризненный взгляд за то, что он дразнит ее. Он тут же стал серьезным и поклонился, будто раскаиваясь.

– Нет, я очень люблю шахматы, и мы не можем прервать наш турнир. Я уже почти вернул былую форму.

Мужчины ушли в кабинет, а Мэдди отправилась на кухню помочь Бесс вымыть посуду. Потом она поднялась в свою комнату и, достав письма матери, села на кровать и прижала их к сердцу.

Был ли знаком ее матери тот восторг, который испытали Мэдди и Эйдриан прошедшей ночью?

Мэдди пожалела, что мать жила так недолго и у нее нет возможности поговорить с ней сейчас, спросить ее совета…

Искушение прочесть письма матери было так велико, что Мэдди не могла ему противостоять. Она лишь взглянет…

Она выбрала наугад одно письмо, в котором мать вспоминает о своей прогулке в саду:

Мой дорогой, сейчас зацвел наш с тобой любимый куст роз, и каждый раз, когда я вижу новый бутон, то вспоминаю, с какой любовью ты ухаживал за кустом. Теперь твои усилия вознаграждены. В твоих любящих руках я чувствую себя точно так же, как этот куст.

Как трогательно, подумала Мэдди. Она и не знала, что ее отец любил заниматься садом. В последние годы он почти не обращал внимания на цветы и декоративный кустарник. Возможно, он охладел к этому занятию после смерти матери?

Она сунула письмо обратно в пачку и опять отправилась помогать Бесс на кухне.

Когда стол был накрыт для ленча, а мужчины, оставив шахматы, присоединились к Мэдди в столовой, ей каким-то образом удалось завести разговор о саде:

– Ты не помнишь, папа, у моей мамы был любимый куст роз?

– Что? – Отец замер с вилкой в руке, словно пытаясь вспомнить. – Видишь ли, твоя мать любила все цветы. Ей очень нравилось возиться в саду, и у нее это очень хорошо получалось. Боюсь, что с тех пор, как она нас покинула, сад никогда не был таким, как при ней. – Отец вздохнул, и у Мэдди не хватило духу и дальше задавать отцу вопросы.

Наверное, все так, как она подумала. Отец утратил интерес к саду, когда не с кем стало его разделить.

Беседа за столом вернулась к обычным темам, а после того, как все встали из-за стола, а мистер Эплгейт отправился отдыхать в свою комнату, Мэдди и виконт вышли в сад и рука об руку прямиком направились на свою скамейку в дальнем конце сада.

Воспоминания о прошедшей ночи заставили Мэдди прижаться к Эйдриану и поднять лицо для поцелуя.

– Любимая, – прошептал он, обняв ее за плечи. – Радость моя.

Она придвинулась еще ближе и почти оказалась у него на коленях. Тогда он приподнял ее и действительно усадил себе на колени. Каково же было ее удивление, когда она ощутила, как при этом напряглась его плоть.

– Как ты думаешь, мы посмеем? – пробормотал он. Она огляделась, чтобы удостовериться, может ли кто-нибудь их увидеть. Высокий кустарник защищал их от посторонних глаз, а Томас, насколько ей было известно, завтракал на кухне у Бесс. Разве можно быть благоразумной, если кровь просто бурлит в жилах?

Он приподнял ее, чтобы она могла вытащить из-под себя юбку. Какой ужас, потрясенно подумала Мэдди, в этих любовных делах она становится просто-таки развратной. Даже если им не удастся довести дело до конца, было так приятно чувствовать его твердую плоть у себя между ног. Она поняла, что, просто раскачиваясь, можно вызвать невероятно восхитительные ощущения.

– Любовь моя, что ты со мной делаешь… – простонал Эйдриан.

– Ты хочешь, чтобы я остановилась?

– Нет, нет! – вырвалось у него.

Она возобновила свои движения, а рука Эйдриана вдруг скользнула ей под юбку, и он просунул внутрь палец. Мэдди вздрогнула и приподнялась, чтобы встать, но он быстро вернул ее на место.

– Тихо, – сказал он, – мы должны делать вид, что ничего не происходит. Надо залечь на дно.

Это показалось Мэдди смешным, и она рассмеялась бы, если бы не была так поглощена ощущениями физической близости.

А Эйдриан продолжал ласкать нежные складки ее плоти, и она уже не понимала, как можно все это выдержать.

Наконец, вскрикнув, она приподнялась в последний раз и упала в его объятия. Эйдриан прижал Мэдди к себе и начал целовать глаза, щеки и даже макушку.

Мэдди лежала с закрытыми глазами, совершенно счастливая, но почему-то чувствуя себя эгоисткой.

– А как же ты? – прошептала она.

– Я в порядке, дорогая. В другой раз… когда мы будем одни. А сейчас я, по крайней мере, смог сделать счастливой тебя.

Казалось, что он говорит искренно, поэтому она перестала беспокоиться. Ей и в голову не приходило, что это можно делать и так. Сколько же ей еще предстоит узнать! Как было бы хорошо, если бы у них впереди было много лет, чтобы научить друг друга всему.

Опасаясь, что из дома может выйти Томас, Мэдди немного отодвинулась от Эйдриана, хотя он продолжал обнимать ее за талию.

– Ты тоже любишь возиться в саду, как твоя мать? – спросил он.

Она оглядела клумбы с осенними цветами:

– Боюсь, у меня не так много времени, чтобы ухаживать за садом. Мой отец прав – все выглядит не так, как раньше.

Он поднес ее руку к губам и нежно поцеловал пальцы.

– Я знаю, как трудно тебе приходится, Мэдлин. На тебе все хозяйство и уход за отцом. Ты – обязательный человек и хорошая дочь.

Мэдди неожиданно разволновалась и спросила:

– Так ты понимаешь, почему я не могу его оставить, Эйдриан? Один он не справится, двое пожилых слуг мало чем могут ему помочь. Но даже если бы слуг было больше, я не смогла бы обречь его на одиночество, оставить только на попечение слуг.

– Я понимаю. У тебя доброе сердце, моя дорогая, и природа наделила тебя способностью любить. Я уважаю тебя за это.