Свободная страна - Анастасия Петрова

Дома Юля легла в постель, приняла аспирин и свои успокоительные.

– Я понимаю, что тебе очень тяжело, но есть и хорошая новость, – сказал Мишка, размешав малиновое варенье в чашке с кипятком.

– Какая новость?

– Ты почувствовала, какой он неуверенный? Сначала гнул свою линию, а потом так обрадовался, когда ты сказала, что поможешь! Даже заплакал!

– Ну да… Но он же не пошел домой.

– Пока не пошел. Но знаешь что? Я думаю, он ничего не взрывал. Он говорит, что взрывал, но у него не тот настрой. Он хоть и спорит, но все еще допускает, что другие методы тоже могут сработать. Он не взрывал. Он специально тебе это говорит, чтобы ты испугалась. – Мишка протянул Юле чай с малиной.

– Я испугалась.

– Я тебе говорил, что он ведет себя, как ребенок. И это так и есть. Он неуверенный маленький мальчик. Надо на этом сыграть.

– И что я теперь должна сделать? Я же ему пообещала, что что-то сделаю. Что мне делать? Как мне ему доказывать, что я права? – Юля глотнула чаю и обожглась.

Мишка прислонился к стене.

– Есть одна идея.

Оказалось, что в М. по случайности как раз в это время приехал внук Мишкиной соседки, бодрый молодой человек, преподаватель МГУ и довольно известный писатель, медийная личность. Мишка предложил позвать его в Артемкину школу – выступить перед детьми.

– Знаешь, говорят, у него лекторский дар. Он не имеет никакого отношения к политике, но имеет отношение к культуре. И мы можем, например, попросить его рассказать детям о жизни российского писателя.

– И как это поможет?

– Не знаю. Артем же жалуется, что нет библиотеки. А тут целая библиотека придет прямо к детям. Этот мужик столько читал, лучше любой библиотеки.

– Я вообще не понимаю, откуда у Артемки все эти мысли. – Юля рассеянно посмотрела в окно. – Он как будто прочитал реестр умных мыслей или вроде того. Вот он в жизни меня даже не просил купить книжку или почитать ему что-нибудь. Всегда с такой ненавистью зубрил стихи для школы. Зачем ему вдруг понадобилась библиотека?

– Мозги промыли. Вот и понадобилась. Он же говорит не своими словами. Он так говорить не умеет. Но ему понравились чужие мысли. Понимаешь?

– Да… Ладно. А школа согласится позвать писателя? А он согласится пойти? И как мы потом докажем Артемке, что у нас был писатель?

– Запишем на телефон.

– Это чушь какая-то! Мой сын решил, что убивать людей отличная идея, а мы тут с каким-то писателем будем возиться! – Юля грохнула донышком пустой чашки о тумбочку.

– Давай ты сейчас отдохнешь. Попробуй расслабиться. А я пойду попытаюсь договориться.

Мишка ушел. Юля смотрела на потолок, на голубые стены, на светлое кресло в углу и яркую лампу. Она пыталась сосредоточиться на комнате, на обстановке, на предметах. Она знала, что ей надо сосредоточиться на чем-то конкретном, чтобы начать рассуждать здраво. Светлое старое кожаное кресло, чистое, отмытое, наверное, хорошей хозяйкой или хозяином. Светлый шерстяной плед на кресле – нужен тому, кто сидит в кресле и мерзнет. Еще это покрывало можно положить на кровать – деревянную с толстым удобным матрасом, не слишком мягким, упругим. Кровать с деревянной спинкой, на которую неудобно опираться, потому что она жесткая. Торшер возле кровати – на деревянной ножке, с белым абажуром. Свет от него рассеянный, неяркий, глаза не утомляет, а вот синяя лампа под потолком светит слишком ярко и, наверное, много электроэнергии жрет. Надо ее выключить. У подножия кровати голубой пуфик – явно лишний предмет мебели. На окнах стеклопакеты. В комнате очень чисто, почти стерильно. Для холостяцкого дома это странно. Хотя Миша всегда был аккуратист. Его бывшая жена, искательница приключений и отчаянная домохозяйка, которая после развода уехала к маме в Вологду, сердилась, что он одежду складывает чуть ли не по цвету. Юля эту женщину почти не знала, зато в Мишке не сомневалась никогда. Его родители, местные добропорядочные алкаши, давно умерли, оставили квартиру и благородного сына с огромным сердцем.

* * *

Писатель был маленький, худой и кудрявый. В прямоугольных очках и в старой одежде. Он вовсе не походил на столичного писателя и вообще на столичного человека и вполне мог бы сойти за алтайского сельского жителя, если бы не речь. Специфическая интонация в сочетании с очками производила довольно любопытный эффект – хотелось слушать и вдумываться в то, что этот неказистый парень хочет сказать.

Услышав про школу, писатель не очень воодушевился, сказал, что у него вообще-то мало времени и он приехал только ради бабушки. Но бабушка, тетя Тоня, старая подруга бабы Раи, больно хорошо относилась к Мишке и стала умолять внука.

– Ты столько лекций читаешь! Тебе что – жалко?

– Вообще-то, – сказал Мишка, сидя у тети Тони на кухне прямо напротив писателя, – мне неловко. Тем более – денег никто не заплатит. Но у нас даже библиотеки нет. Представляете, дети растут без библиотеки! Было бы здорово, если бы они увидели настоящего живого писателя.

Писатель поправил очки и безрадостно взглянул на пестрые засаленные занавески.

– Ну хорошо, – внезапно согласился он. – Но только старшие классы.

Уговорить писателя оказалось в сто раз легче, чем директрису. Она просто села в кресло, положила свою гигантскую грудь на стол, произнесла короткое «нет» и сомкнула красные губы. Мишка принялся убеждать, как умел. Директриса была непреклонна.

– Но это известный писатель! – упирался Мишка.

– А мне плевать – у меня план. Программа и план. И что ты так усердствуешь? У тебя даже детей нет!

Мишка смутился, но не сдался.

– Слушайте, Светлана Павловна, я не хотел об этом напоминать… Но невозможно забыть, как один пьяный человек пытался украсть из магазина стиральную машину жене на Восьмое марта.

– Он же извинился! Ты правда хочешь прищучить моего мужа сейчас?

– Продавец до сих пор помнит, как из магазина чуть не вынесли стиральную машину.

– Это комедия! Стиральную машину вынести невозможно! А продавец сам виноват, что спал! – Директриса сжала зубы, поправила лямку бюстгальтера и, выпучив глаза, громко произнесла: – Ладно! Зови своего писателя!

Так в школу М. впервые за историю ее существования пришел писатель. В украшенном розовыми и золотыми гирляндами актовом зале собрались все учителя. Несмотря на высокомерный, недовольный и печальный вид, ученикам одиннадцатых классов писатель почему-то сразу понравился, и слушали они его более или менее внимательно. Он говорил много непонятного и нового, рассказывал о зарубежной литературе двадцатого века, которую преподает в университете, вел себя очень естественно, раскованно и обаятельно.

– Знаете, какой был очень важный вопрос для писателей двадцатого века? Как научиться говорить от своего имени. От себя. Мы с вами все думаем, что мы говорим от своего имени. От себя. Но ведь это не совсем так. На самом деле мы повторяем то, что кто-то уже сказал. Мы прочитали какие-то книжки, полистали какие-то журналы, посмотрели какие-то картинки, фильмы, сериалы и перенесли это на себя. И нам кажется, что это наше, а это чужое. Вот, например, фраза «Я тебя люблю».