Драконий шип. Дарящая - Зоя Анишкина

Я не знала никаких Эванесенс и Пассия. А вот в том, что голоса не вернутся, была уверена на все сто. Мои новые способности делали меня намного упрямее, чем в жизни.

– Мама, успокойся! Я же говорил тебе, что это Лира. Она носит нашего ребёнка, и он не совсем обычный. Она уже спасла при мне две жизни. Кажется, ты будешь третьей.

Венус говорил спокойно, но голос его все равно подрагивал. Я чувствовала, что он сражён случившимся. В его душе царила сумятица, и поверить в то, что произошло, было сложно.

Я же потихоньку отходила в его руках. Кажется, с каждым разом восстановление происходит все быстрее. Словно мое тело и способности совершенствуются, обучаются контролировать эту мощь.

– Я все равно не понимаю! Вы все не понимаете! Они исчезли. Ни разу, ни на мгновение с того момента, как меня отпустили правящие Оксидара, они не покидали меня. Да я из-за них по пять раз на дню себя убить хотела!

Мужчина, которого Вен назвал отцом, встал и подошёл к Трис. Порывисто дернул на себя и припечатал поцелуем. От того, с какой страстью ответила женщина, мне стало не по себе.

Я отвела глаза, желая прикрыть пытающее лицо. Даже Венус дар речи потерял. Не знаю, что происходило, но тут сейчас творилось что-то наподобие того, что было между нами на пляже.

Шепнула любимому, что хотела бы прилечь. А эту горячую парочку лучше оставить наедине.

– Ну что, она заснула?

Отец приблизился ко мне неслышно. Но я даже не вздрогнул. Просто сидел и пялился в одну точку.

– Да.

Он подошёл и опустился рядом со мной, так же свесив ноги. Мои родители жили уединённо в лесах Ихтрамара. Много лет назад это место нашла и помогла им обустроить Эванесенс Лавли.

Женщина, которую я обожал в детстве. Кто бы мог подумать, что все это время она была заложницей хрустального дракона в седьмом полисе. Что все, что я о ней знал, окажется ложью.

Кто бы мог подумать, что все, что я знал о своей матери, тоже окажется ложью. Что правду от меня будут скрывать всеми силами, оберегая сначала ребёнка, а потом и маленького мальчика.

– Ты злишься на меня? Но думаю, что ты бы поступил так же на моем месте.

И хотя говорил отец негромко, пытаясь придать голосу столь необходимое сожаление, я впервые чувствовал, что все это напускное. Что он счастлив как никогда.

Да что уж, его карие глаза глубокого темного цвета впервые горели так ярко. Он словно помолодел лет на пятьдесят! Маму я не видел, зато слышал их, обезумевших от страсти.

– У меня складывается впечатление, что она тебя к себе много лет не подпускала. Но я рад. Ты не подумай. Я не то чтобы злюсь, просто пока вообще не знаю, как к этому относиться. Скажи мне правду.

Он тяжело вздохнул и покрутил в руках что-то наподобие трубки. Часть истории мамы я выведал сам. Так что теперь знал о ее прекрасной жизни в Оксидаре, цирке и о том дне, когда ее заметил Хохото. Мы договорились с отцом не ворошить прошлое, но сейчас был другой случай.

– Я долгое время не знал о голосах. Со стороны это казалось просто сумасшествием. Помутнением рассудка после изнасилования. Ты же в курсе, что там было что-то ненормальное.

Кивнул, скрипнул зубами. Смерть – самое малое, его я хотел бы для Хохото. Он недостоин такого простого освобождения. Но я сам себе обещал закрыть эту тему раз и навсегда.

– Она рассказала не сразу. После первой попытки покончить с собой. И тогда началась вся история. Приступы и прочее, все это было не более чем прикрытие. Трис действительно сходила с ума от этих голосов в голове. Они никогда ее не оставляли.

Представить такое было сложно, но я помню тихие слова Лиры о том, что она не представляет, как та выжила. Это о многом говорит.

– Эванесенс лишь разводила руками. Она не знала, как вылечить ее. Потом был Пассий, но и его она не пустила так глубоко. В какой-то момент я смирился. Понял, что такая жизнь будет с нами вечно. Признаться, тогда наступили несколько недель боли и депрессии. Как раз в это время прилетел ты и добил меня, сообщив то, о чем я и так догадывался.

Наверное, мне должно было стать стыдно. Возможно, следовало спросить, как он справляется. Отец никогда не перекладывал на меня заботы о маме. Говорил, что у меня должно быть детство.

Детство рядом с любимой, но буйнопомешанной матерью. Только сейчас я осознал, сколько он сделал для неё, для меня, для нас. Он жизнь положил на то, чтобы она жила, а я стал счастливым.

Тобиас собирался продолжить, но вместо этого я повернулся и порывисто его обнял.

– Спасибо, папа. Слишком редко говорил тебе о том, что ты самый невероятный человек в моей жизни. Я люблю тебя и благодарен за все.

Он принял объятья, и мы так и просидели, должно быть, минут с пятнадцать. Пока две Луны не выглянули между черно-зелёных шапок деревьев.

– Ну и, если быть уж до конца честным, то ты прав. На самом деле она не подпускала меня к себе все эти годы. Поэтому буду признателен, если ты не будешь сильно смущаться… Ну, если что.

Ошарашено уставился на отца. Но как же… Он говорил, да и я слышал? Тогда что это было?

Вряд ли вопросы, что родились в моей голове, сейчас стоило озвучивать. Да и глядя в его счастливое и помолодевшее лицо, не хотелось ещё раз сосредотачиваться на прошлом.

Словно сегодняшний день разделил все на «до» и «после», и перешагнули мы его уже совсем другими людьми. Удивительно… Моя мама спасена. Неужели Лира действительно права и смогла вылечить ее?

Захотелось ринуться в специальный отходник и призвать Хохото если не к ответу, то хотя бы к пояснению. Он должен сказать, действительно ли сделал это с мамой много лет назад.

Дракон меня дери, могут же быть и другие! А его сын? О нем вообще ничего не известно… Надо бы сообщить Перейю. Пусть-ка его ещё раз допросят. Возможно, это спасёт ещё жизни.

– Вен, расслабься. Посмотри, какой день прекрасный. Да и пора уже рассказать мне об этой невероятной девушке, чьи ноги я готов целовать и падать ниц, рассыпаясь в благодарностях. Кто она?

Я смотрел на мирно спящую Лиру и впервые за долгие годы ощущал, как путы, сковывавшие горло, отпускают. Свобода была странной. Она не стала облегчением, а напротив, настороженно прокрадывалась сквозь ощущения.

Неожиданные ощущения. А ещё я заметил, что впервые мы с отцом говорили о прошлом без затаенной обиды. Нет, мы отпустили его ещё в прошлый раз, но тогда все равно оставалось ощущение тяжести.

Обсудить-то обсудили, но вот отпустили ли… Теперь точно да. То, что для моей семьи, для моей подруги и даже для Севильи сделала Лира, было ни с чем не сравнимо.

Совершенно неоценимо.