Одесский фокстрот - Татьяна Соломатина

И только у ворот особняка Вася впервые за последние несколько часов с осмысленным удивлением уставился на непонятно как и откуда взявшуюся у него в руках и очевидно опостылевшую этим самым рукам ношу. И, ни разу не усомнившись, бросил её в стоящий невдалеке мусорный контейнер. В Одессе они именовались «альтфатерами». И по сей день именуются. Хотя куда делась фирма ALTFATHER, выигравшая тендер на затаривание жемчужины у моря ёмкостями для сбрасывания отходов, – неизвестно. Мне, по крайней мере. Но название прижилось. Фирма себя увековечила. Контейнер, стоявший у ворот Петровны, был, к слову, отжат откуда-то с центральных улиц города. Не Петровной, разумеется. А тем, у кого Петровна его приобрела за колоссальный бесценок. И в него по-тихому сбрасывали мусор все окрестные богатые соседи. Потому что справедливо полагали, что Петровна богаче. Ну, или потому, что на свой собственный жались. Богатые, ведь они такие бывают – не приведи бог! Петровна же, находясь в состоянии бескровной, но перманентной войны с соседями, регулярно проверяла, кто и что сбросил в её кровный цивилизованный ящик для мусора.

В общем, Вася, как осознал себя в пространстве-времени с ношей в руках – так от ноши и избавился. Добрёл до своего домика, выпил кофе и отправился двор мести. А потом и вовсе уснул. Прямо в техническом этаже бассейна. Уютно примостившись под чем-то тёплым, чей мерный гул он и пришёл проверить по приказу мозга.

Проснулся он от мощного пинка в бок, сопровождаемого трубным гласом. И глас этот протрубил: «…!!! …!!! …!!!»

Полчаса назад, подруливая к дому, Петровна приняла твёрдое решение: если и сегодня кот, сука, Фёдор, не обнаружится – она поднимет «в ружьё» всё, что ещё может поднять. А поднять Петровна могла ох как немало.

По выработавшейся привычке – проверять, что гады-соседи скинули в её персональный альтфатер – Петровна притормозила у мусорного контейнера. И, подойдя, тут же узрела прямо сверху знакомую коробку. «Ну, наконец-то Надюха соизволила убраться в гардеробной», – подумала Петровна, приподнимая внушительных размеров коробку, мешающую ей тщательно исследовать недра бака. Не ожидая, что та окажется такой тяжёлой, Петровна неловко уронила её, коробка стукнулась о борт контейнера, раскрылась – и к ногам Петровны, прямо в мартовскую грязь, вываливается во всей своей красе… труп белого кота, сука, Фёдора!

Остановите землю, я сойду!

Из-за качнувшейся под ногами земли Петровна упала на колени – как была. И прижала к себе останки. И осыпала поцелуями окоченевшую морду. И воздела твердокаменный трупик к небесам. И бухнулась головой оземь… В общем, повела себя, как обезумевшая от горя мамаша, потерявшая единственного сына.

Надя хлопотала на кухне в тот момент, когда туда поступью Командора явилась величественная фигура Петровны, вся измазанная в одесской мартовской грязи. С трупом кота, сука, Фёдора на руках. Дальнейшего Надя не слышала. От ужаса она сразу вырубилась. И вырубалась ещё несколько раз, несмотря на то, что внешторговский пенсионер размахивал у неё перед носом нашатырём, попутно защищая её собственным телом от праведного гнева жены.

– Этта… Вассся! – стучала Надька зубами в перерывах между спасительными обмороками.

А что протрубил глас, я, пожалуй, лучше не буду воспроизводить. И вовсе не по той причине, что нас могут читать представители подрастающего поколения. А потому, что так, как Петровна! – даже пьяные в умат черти в аду постеснялись бы.

Труп кота, сука, Фёдора возлежал на мраморной столешнице. Петровна под литровую бутыль односолодового виски, как могла, привела покойного любимца в порядок. Из недр гардеробной супруга был извлечён ящик из карельской берёзы, в котором некогда ему был преподнесён особо ценный сувенир от Леонида Ильича Брежнева. Лично. Сувенир был безжалостно извлечён и голым вышвырнут обратно на полку, несмотря на мольбы подпольного миллионера, ныне – персонального пенсионера. В ящик из карельской берёзы, на белый кашемировый шарф самой Петровны, было со всеми почестями уложено тело Великого Белого Кота, Сука, Фёдора.

Если бы Петровна не всосала поллитру шотландской самогонки, неизвестно, выжил бы Вася. Но Петровна была уже спасительно пьяна. И удар по печени не оказался для Васи фатальным. Да и Надька защищала нерадивого муженька своим телом, падая перед Петровной на колени. Все знали, что Петровна гневлива, но, в общем-то, отходчива. Как все гневливые люди.

Васе вручили лопату. И велели рыть могилу в одном из «редисочно-цветочных» прямоугольников мраморного огородика. В срочном порядке был вызван батюшка из ближайшего прихода. Для отпевания кота, сука, Фёдора. Батюшка пытался возражать. Петровна подсунула батюшке под нос Первую Книгу Моисееву. Бытие. Глава первая дробь двадцать четыре: И сказал Бог: да произведёт земля душу живую по роду её, скотов и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так. Цитирование Библии Петровна сопроводила щедрым пожертвованием. И батюшка, в результате подобных теологических манипуляций, не мог не согласиться, что кот, сука, Фёдор – сущность одушевлённая. И, судя по всему, не мусульманин, а вполне себе, тварь такая, православный!

Кота, сука, Фёдора отпели, как положено. И вот, когда его тело опускали в яму, вырытую Васей на огородике, когда Петровна, её супруг-пенсионер, прислуга Надюха с мужем и батюшка стояли над могилкой со скорбными лицами, и покачивающаяся Петровна уже была готова первой бросить ком земли на ящик из карельской берёзы, об её ногу кто-то потёрся. И мяукнул. И мурлыкнул. Петровна опустила долу заплаканные распухшие очи и увидела… белого кота, сука, Фёдора.

Белого, б…ь, Кота! Суку такую! Фёдора!

Живого и невредимого. Только тощего, грязного и с надорванным левым ухом.

Ни Надьку, ни её мужа не уволили.

Батюшке, было возмутившемуся, порекомендовали почаще обращаться к первоисточнику. Или к библейскому бытию. На выбор.

Мужу-миллионеру-пенсионеру накапали ведро корвалола.

Белого кота, сука, Фёдора всю ночь кормили форелью и чёрной икрой.

А наутро Петровна отвезла его к ветеринару. И кастрировала. Не ветеринара, конечно. А белого кота, сука, Фёдора.

Он, впрочем, и без яиц не утратил своего главенствующего положения в доме. Как и прежде, его боялись шотландцы. Как и прежде, перед ним склоняли головы Надя и Вася. А внешторговский пенсионер – так и вовсе уверовал в божественное происхождение белого кота, сука, Фёдора. И в древнюю мудрость, что у кошки девять жизней.

А над одной из грядок мраморного огородика вознёсся мраморный же памятник. Неизвестному Белому Коту.

В Одессе действительно очень много нелепых памятников.

Например, давным-давно существовавшая китчевая гипсовая композиция в одном из двориков частных домов – наискосок от монастыря по ходу следования трамвая девятнадцатого маршрута, более известного в Одессе как «тяни-толкай». Не знаю, там ли она сейчас? В детстве я восхищалась этим безобразием. Потому что оно было так безупречно безвкусно, что практически гениально. Представляло собой Ноев Ковчег в миниатюре, где каждой твари было таки по паре. Парные твари сиротливо жались к супружеской чете слонов, из хоботов которых проистекали скудные фонтанчики.