Мертвый и живой - Дин Кунц

Девкалион покинул дорогу, прошел между соснами к забору, потом сквозь забор (через ворота, которых не существовало, – квантовые ворота) проник на территорию свалки.

Ночью он видел лучше, чем Старые люди, даже лучше, чем Новые. Такое зрение (не работа Виктора), возможно, стало еще одним подарком молнии, которая оживила его. Призрак ее иногда пульсировал в глазах Девкалиона.

Он шел по валу утоптанной земли, достаточно широкому, чтобы по нему мог легко проехать внедорожник. Слева и справа в котлованах лежали горы мусора. Со временем, когда мусора накопилось бы достаточно много, его предстояло утрамбовать, выровнять, засыпать восемью футами земли и установить дренажные трубы для сбора выделяющегося метана.

Запах не радовал, но за прошедшие двести лет до его ноздрей долетало кое-что и похуже. В первые двадцать лет, оставив Виктора мертвым среди снега и льда, Девкалиону частенько хотелось рвать и метать, его бесил сам факт, что его слепил из кусков трупов самовлюбленный человек, возомнивший себя богом, не давший своему созданию ни жизненной цели, ни умиротворенности, ни надежды на дружбу. В такие часы жалость к самому себе приводила Девкалиона на кладбища, где он врывался в гранитные склепы и мавзолеи, вскрывал гробы и смотрел на разложившиеся трупы, говоря себе: «Вот кто ты такой, мертвая плоть, мертвая плоть, кости и внутренности поджигателей и убийц, наполненные ложной жизнью, мертвый и живой, не годящийся для другого мира, и мерзость – в этом». Стоя у открытых гробов, он вдыхал запахи, в сравнении с которыми вонь луизианской свалки казалась ароматом розового сада.

Во время этих кладбищенских визитов, стоя у вскрытых гробов с разложившимися трупами, он жаждал смерти. Но, пусть и пытался, не мог пустить в ход бритву или петлю, не мог даже прыгнуть с утеса. Последний шаг ему так и не дался. Но в те долгие ночи, когда он водил компанию с мертвецами, Девкалион спорил с собой о необходимости наложить на себя руки.

Запрет на самоубийство исходил не от Виктора.

Только начиная подражать Богу в создании людей, этот жаждавший славы монстр в образе человеческом не мог запрограммировать свое первое творение, как теперь программировал Новых людей. Виктор имплантировал в череп Девкалиона особое устройство, которое разнесло половину лица гиганта, когда тот попытался ударить своего создателя. Но в те давние дни Виктор не мог ввести запрет на самоубийство.

По прошествии долгих лет, в течение которых жажда смерти соседствовала в Девкалионе с приступами ярости, он открыл для себя смирение. Указ, запретивший ему поднять на себя руку, исходил из более могучего и бесконечно более таинственного источника, чем Виктор. Ему запретили самоубийство, потому что у него была цель жизни, даже если тогда он и понятия не имел, что это за цель. Тем не менее только после выполнения этой миссии он мог рассчитывать на полный покой.

Двести лет спустя миссия, о которой шла речь, привела его в Луизиану, на эту вонючую свалку, куда вывозили и мусор, и трупы. Буря – это не только гром, молния, ветер и дождь. Восстановление справедливости, приговор, казнь и вечное проклятие – тоже буря.

По его левую руку, далеко-далеко в западном котловане, мерцали огни. Дюжина маленьких огоньков двигалась один за другим, словно факелы, которые несли идущие колонной люди.

Эрика с минуту простояла над телом Кристины, пытаясь понять, почему Виктор пристрелил ее.

Хотя Кристина вроде бы убедила себя в том, что она – уже не она, а кто-то другой, никакой опасности домоправительница не представляла. Наоборот, запутавшаяся, сбитая с толку, она вдруг превратилась (пусть и утверждала, что она «не такая хрупкая душа») в застенчивую, неуверенную в себе девушку.

Тем не менее Виктор всадил четыре пули в два ее сердца. И дважды пнул в голову, после того как Кристина умерла.

Вместо того чтобы завернуть во что-нибудь тело, приготовив его к отправке в «Руки милосердия», и начать отчищать кровь, как ей приказали, Эрика удивила себя, вернувшись в апартаменты тролля в северном крыле. Тихонько постучала, мелодично промурлыкала: «Это я, Эрика», – потому что не хотела тревожить маленького человечка, если тот сидел в углу, сосал пальцы ног, а его разум отправился в красное место, чтобы отдохнуть.

Он так же тихо ответил: «Заходи». Голос его долетел до нее только потому, что она прижалась ухом к двери.

Эрика нашла Джоко в гостиной, сидящим перед темным камином, как будто его согревало невидимое пламя.

– Ты слышал выстрелы? – спросила она, сев рядом.

– Нет. Джоко ничего не слышал.

– Я подумала, ты мог их услышать и испугался.

– Нет. И Джоко не жонглировал яблоками. Не Джоко. Не здесь, в этой комнате.

– Яблоками? Я не приносила тебе яблоки.

– Ты очень добра к Джоко.

– Ты хотел бы яблок?

– Лучше три апельсина.

– Апельсины я принесу тебе позже. Ты хочешь чего-нибудь еще?

Хотя некоторые гримасы уродливого лица тролля могли вызвать инфаркт у целой стаи волков, Эрика находила его милым. Если не все время, то иногда, как сейчас.

– Есть кое-что, кое-что особенное, чего я бы хотел, но это слишком много. Джоко этого не заслуживает.

– Если я смогу тебе это достать, то принесу, – заверила его она. – Так о чем ты?

– Нет, нет. Джоко заслуживает, чтобы его ноздри натянули на брови. Джоко заслуживает, чтобы он с силой ударил себя по лицу, чтобы он плевал на свои ноги, чтобы сунул голову в унитаз и спускал, спускал, спускал воду, чтобы к его языку привязали десятифунтовую кувалду, а потом бросили ее через парапет моста, вот чего заслуживает Джоко.

– Ерунда, – отмахнулась Эрика. – Какие-то странные у тебя идеи, мой маленький друг. Ты не заслуживаешь такого отношения, как не заслуживаешь, чтобы тебя кормили мылом.

– Насчет мыла я знаю больше тебя, – ответил он.

– Хорошо. И я собираюсь научить тебя испытывать чувство собственного достоинства.

– Что такое чувство собственного достоинства?

– Это значит любовь к себе. Я собираюсь научить тебя любить себя.

– Джоко терпит Джоко. Джоко не любит Джоко.

– Это так печально.

– Джоко не доверяет себе.

– Может, уже пора доверять?

Размышляя над ее вопросом, тролль облизал периметр безгубого рта.

– Давай скажем, что Джоко хотел нож.

– Для чего?

– Давай скажем… чтобы отрезать ногти на пальцах ног.

– Я могу принести тебе маникюрные ножницы.

– Давай просто скажем. Давай просто скажем, что Джоко хотел нож, чтобы отрезать ногти на пальцах ног, и давай скажем, что дело срочное. Ногти на пальцах ног… видишь ли, их нужно отрезать немедленно, немедленно, или пропадет вся надежда. Вот и давай скажем, что Джоко поспешил куда-то, допустим, на кухню, чтобы взять этот нож. А потом происходит то, что всегда происходит. Давай скажем, что Джоко приходит на кухню и видит… бананы, да, именно это он видит, вазу с бананами. Ты успеваешь за мыслью Джоко?