Старая сказка - Алекс Стрейн

Коул проводил мальчишку жалостливым взглядом. В его памяти была еще жива сковорода с жареной резиной! Если уж Дик поет хвалебную песнь кулинарному таланту мисс Престон, значит, бедняга за свою жизнь ничего вкуснее черствой корки не едал!

Микаэла тоже провожала Дика взглядом. Жалобным. Дик совсем забыл, что своих на поле боя не бросают. И кроме того – что она сегодня будет делать? Одна. Целый день. В пустом доме!

– Мистер Рассел, у вас не найдется для меня какая-нибудь несложная работа? – выпалила она.

– У вас своих дел нет? – буркнул он.

– О, ремонт почти закончен, и я…

– Если ремонт закончен, найдите себе другое занятие!

– Может быть, посоветуете что-нибудь?

– Я?!

– Поскольку вы управляющий на этом ранчо, то должны все знать. Вы всем распоряжаетесь, следите за порядком, устанавливаете правила… Значит, можете мне что-нибудь посоветовать, не так ли?

Ох, будь его воля, Микаэле несдобровать! Он положил бы ее поперек колена и как следует отшлепал… или зацеловал до полусмерти.

– Мистер Рассел?

– Посадите огород… Займитесь разведением кур! – отрывисто сказал он.

Кур? Микаэла почти с ужасом воззрилась на него. Он вообще с ума сошел?!

– Я ничего не знаю про огород и уж тем более ничего не смыслю в куроводстве.

– В птицеводстве! – поправил он. – Так я и думал. На этом ранчо вы самый бесполезный человек, мисс Престон, и у меня нет для вас подходящей работы.

Увидев ее расстроенное лицо, Коул испытал невыносимые муки совести. И тут же разозлился на себя. Микаэле в свою очередь стало так обидно, что из глаз едва не брызнули слезы.

– Кажется, я придумала себе занятие! – сдерживаясь из последних сил, сказала она. – Я буду принимать участие в управлении ранчо!

– Но ведь вы ничего не смыслите в этом!

– А вы тогда на что? Вы, мистер Рассел, устроите мне небольшую стажировку, так сказать, без отрыва от производства. А уж потом…

– Потом? – просипел он, и Микаэла живо изобразила озабоченность.

– Ну что вы, мистер Рассел? Не нужно так волноваться, в вашем возрасте это вредно… – ворковала она, как заправская сиделка у постели престарелого брюзги. – Может подняться давление, и все такое, а там и до инфаркта недалеко… Я же не говорю, что это случится сразу. Думаю, две-три недели в вашем обществе – и я буду разбираться в этом не хуже вас. Конечно, поскольку у вас гораздо больше опыта, я буду позволять вам делать некоторые поправки и уточнения. Которые я, скорее всего, одобрю…

– Черта с два! – тихо и яростно сказал он, и Микаэла поёжилась. – Занимайтесь там своими занавесками. Если хотите знать, вам запрещено соваться в мои дела. И это особо оговорено в моем контракте!

– Неужели? – удивилась Микаэла, широко распахнув глаза. – Каждый раз я узнаю что-то новенькое об условиях вашего контракта.

– Все очень просто. Вы занимаетесь домом. Я – делами ранчо! Все! Точка! – Он рубанул ребром ладони воздух, как бы закрепляя тем самым свои слова.

– Мне очень трудно настаивать… – начала Микаэла, но не успел Коул перевести дух, как она принялась добивать его: – Когда вы ведете себя подобным образом! Но, кажется, я знаю, в чем дело!

– Знаете? – подозрительно осведомился он.

– Вы либо шовинист, либо… просто не любите женщин в силу своей природы. Но вы ни в коем случае не комплексуйте! Меня уже ничем не удивишь! Я очень демократичная и все понимающая.

Пока она тараторила, Коул смотрел на нее, хлопая глазами. Он даже не сразу понял, о чем она говорит. А потом у него в голове наступило просветление. Микаэла это сразу заметила.

– Что за бред! – заревел он, как раненый гиппопотам.

От новой вибрационной атаки дом в очередной раз сотрясся до основания. Задрожали стены, потолок и, кажется, сама Микаэла! Звуковые волны – это вам не фунт изюму. Физика – вообще страшная вещь!

Микаэла всего лишь хотела немного позлить его, но, кажется, немного перестаралась. Уж такого эффекта она точно не ожидала! Коул уставился на нее с таким выражением, что ей стало не по себе.

– Что? – пискнула она, поспешно вскакивая и трубя паническое отступление.

– И ты еще спрашиваешь? – Он медленно поднялся и двинулся к ней с тяжеловесностью и неумолимостью носорога, разглядевшего противника.

Микаэла уперлась спиной в стену и завороженно наблюдала приближение носорога… Или это был мамонт?!

– Я тебе сейчас покажу, интересуюсь я женщинами или нет, – свирепо пообещал Коул, и у Микаэлы скрутило низ живота. Конечно, от страха!

– Не надо, – быстро сказала она. – Я вам верю на слово и немедленно признаю ошибочность своих суждений. Я даже могу извиниться. Честное слово!

– Слишком поздно!

– Ну тогда, если уж действительно поздно, я скажу все, что думаю! – Микаэла почувствовала себя человеком, которому нечего терять. Все, что в ней успело накопиться, забурлило и потребовало немедленного выхода. И с отчаянием обреченного она бросилась в наступление: – Я считаю, что вы отвратительно себя ведете! Вы грубый и невоспитанный! Закосневший самодур! Но при этом вы трусливы, как мышь. Вы ищете легкие пути и избегаете любых сложностей. И боитесь ответственности! Я даже уверена, что вы бросаете своих подружек сразу, как только они намекают на что-то более серьезное, чем постельные утехи!

От такой наглости он сначала окаменел, а потом рванулся вперед. Однако его заминка оказалась фатальной, и добыча ускользнула. Микаэла сама от себя не ожидала такого проворства! Она стрелой взлетела на второй этаж и бросилась в свою комнату. Коул оказался наверху секундой позже, и дверь ее комнаты захлопнулась прямо перед его носом. Он разочарованно хлопнул по ней ладонью.

– Ну попадись мне только, маленькая ведьмочка… – пробормотал он.

Микаэла, прижавшаяся к двери с другой стороны, все прекрасно расслышала. От этого обещания у нее холодок прошел по позвоночнику. Но не от страха… определенно, не от страха!

Близился полдень, а Коул все не мог успокоиться. Он перебирал и перебирал в голове собственные недостатки, перечисленные Микаэлой. И, черт побери, не мог не признать, что в ее словах есть доля истины! Перед его глазами стояло ее разгневанное лицо со сверкающими глазами. Как она была хороша, прямо загляденье. Он не знал, что бы сделал, попади Микаэла утром в его руки… При одной только мысли, что она попала бы, у него голова шла кругом. Это было как наваждение. И тот поцелуй тоже был наваждением… переросшим в самую настоящую манию. Коул почти не мог спать, а когда ему все-таки удавалось уснуть, его преследовал один и тот же сон: он целует Микаэлу.

Коул остановился и взглянул на окна ее спальни. Ему показалось, что занавеска дрогнула. Впрочем, в последнее время ему столько всего мерещилось, что не стоило доверять собственным глазам. Коул отвел взгляд и, оглядевшись, вдруг обнаружил, что дверь небольшого сарайчика открыта. Ценного там ничего не было, но это был уже непорядок, и он отправился проверять, в чем дело.