Поэт - Майкл Коннелли

Он выехал на площадку возле одного из строений. На ней стояли мусорные баки, украшенные десятками граффити. Здесь же располагалась неплохо укатанная баскетбольная площадка, кольца на которой давно выломали. Вашингтон поставил машину на стоянку, но двигатель выключать не стал. Не знаю, чего он хотел: то ли сохранить тепло в машине, то ли оставить нам возможность быстро уехать на случай непредвиденных обстоятельств. Невдалеке я заметил группу подростков, одетых в длинные пальто, с черными, как ночное небо, лицами. Они выбежали из ближайшего к нам здания и скрылись в подъезде другого.

— В такой момент начинаешь себя спрашивать: какого черта я тут делаю? — проговорил детектив. — Оно и понятно. С точки зрения белого, вроде тебя.

Я снова не ответил. Пусть уж Вашингтон гнет свое; только куда это нас выведет?

— Посмотри вон на то здание, третье справа. Это был наш дом. Я жил с бабушкой на четырнадцатом этаже, а Джон с матерью — на двенадцатом, на один этаж ниже нас. В здании не предусмотрели тринадцатого этажа, и все же несчастий хватало на всех. Ни у кого из нас не было отцов. По крайней мере таких, которые хоть иногда показывались.

Я подумал: он хочет что-то сказать, но что именно — не имел никакого представления. Нелегко представить себе, что за путь прошли эти двое, чтобы найти себя в жизни. Выйти из этого здания, напоминавшего скорее надгробный памятник. Я продолжал слушать молча.

— Мы с ним по жизни всегда оставались друзьями. И, черт побери, он кончил тем, что женился на моей первой девушке, Эдне. Затем, уже в департаменте, когда мы оба пришли работать в отдел по расследованию убийств, после многолетней обкатки со старшими детективами, сразу попросили сделать нас напарниками. Черт, они так и сделали. Даже тиснули о нас статейку в «Санди таймс». Нас определили в Третий район, потому что он включал и этот участок. Они считали, будто нам поможет личный опыт. Большая часть наших дел именно отсюда. Но все относительно. Думаю, мы попали под раздачу случайно, когда нашли мальчишку с отрезанными пальцами. Да, дьявольщина, звонок раздался точно в восемь. Случись он десятью минутами раньше, и дело получила бы ночная смена.

Некоторое время он сидел молча. Вероятно, размышляя о том, к чему привела бы разница, займись делом другая бригада.

— Однажды вечером, раскрыв это дело или еще что-то, мы с Джоном приехали бы сюда, поставили машину как раз на этом месте и просто посмотрели вокруг.

Теперь я наконец понял его адресованное мне «послание». Ларри Ноги знал, что Попрыгунчик Джон не мог застрелить себя сам, потому что хорошо представлял себе, какого напряжения стоило Бруксу выбраться из этого места и чему его это научило. Брукс нашел дорогу из ада и ни за что не вернулся бы туда по своей воле. Вот в чем состояло послание.

— Отсюда твоя уверенность, да?

Вашингтон посмотрел на меня со своего сиденья и коротко кивнул.

— Это относится к тем вещам, которые знаешь, и не более того. Он не убивал себя. Я говорил это в полиции, но им не захотелось копать глубже и дело просто кинули на хер.

— Итак, все, что у тебя есть, — это ощущения. А не осталось ли чего более существенного?

— Одно обстоятельство, которое показалось малозначительным. Я имею в виду — в сравнении с тем, что они имели и так: его записку, историю общения с психологом и улики с места происшествия. Все выглядело очень логично. Все знали, что это самоубийство, еще до того, как положили Брукса в мешок и унесли оттуда. Обычное дело: отрезать и прострочить по мерке.

— Так что за обстоятельство?

— Выстрелов было два.

— Что ты имеешь в виду?

— Поехали отсюда. Предлагаю перекусить.

Он включил передачу, и машина описала широкую дугу, выезжая со стоянки обратно на улицу. Мы двинулись к северной части района по улицам, где я не бывал никогда прежде, поэтому не имел понятия, куда везет меня Вашингтон. Минут через пять я начал испытывать желание услышать весь рассказ до конца.

— И все же что насчет двух выстрелов?

— Он выстрелил два раза, представляешь?

— Действительно? В газетах такого не печатали.

— Они никогда не раскрывают публике всех обстоятельств. Но я-то побывал в том доме. Когда Эдна нашла Брукса, она вызвала именно меня. И я приехал до полиции из Главного управления. Один выстрел в рот, а другой — в пол. Официальная версия такова: первый выстрел он сделал, желая убедиться, что способен нажать на спуск. Вроде как тренировка. Чтобы себя завести. Второй выстрел, и он сделал это. Будто бы. В чем нет и капли смысла, хотя это ясно только мне.

— Почему нет смысла? И для чего, по-твоему, сделали два выстрела?

— Думаю, застрелили его первым выстрелом, в рот. Второй понадобился для экспертизы, чтобы остались следы. Преступник обхватил оружие рукой Джона и выстрелил в пол. На руке остались следы выстрела. Самоубийство. Дело закрыли.

— И к тебе никто не прислушался?

— Никто, до этого самого дня. Пока не появился ты со своим Эдгаром По. Я съездил в Главное управление расследований и сказал им, что за информацию ты привез. Я напомнил о своих сомнениях. Это лишь сомнения. Пока. Но они уже собираются открыть дело снова и все пересмотреть. Первое совещание намечено на завтрашнее утро. У нас, в «11-21». Шеф управления обещал, что я буду участвовать.

— Прекрасно.

Я взглянул в окно, и какое-то время мы ехали молча. Меня охватила легкая эйфория: казалось, теперь все обстоятельства могли занять свои места. Сейчас я имел уже два случая подозрительно странных самоубийств двух полицейских в двух разных городах, расследуемых по второму кругу с подозрением на убийство и, возможно, со взаимной связью. Это, конечно, тема. Слишком уж хорошая тема. И это обстоятельство позволяло ехать в Вашингтон, чтобы получить данные из фонда и даже от ФБР. В том случае, если я окажусь там первым. Если первыми там окажутся копы из Чикаго или Денвера, меня просто выставят, поскольку я буду ненужным.

— Почему?

— Что «почему»?

— Почему он это делает? И что именно он делает?

Детектив не отвечал. Он вел машину дальше, в холодную ночь.

* * *

Мы пообедали вдвоем, расположившись в дальнем углу «Слэммера», обычного бара для полицейских, неподалеку от штаба Третьего района. По случаю холодной погоды и я и он заказали фирменное блюдо — жареную индейку в подливке. За едой Вашингтон бегло обрисовал мне план, разработанный управлением. Он рассказал то, чего не было в прессе, и обещал: при необходимости я смогу получать информацию от лейтенанта, возглавляющего расследование. Группа обязана мне своим существованием, и лейтенант должен посвящать меня во все детали.

Детектив сидел за столом, положив на него оба локтя. Выглядело это так, словно он пытался защитить свою порцию. И Ларри Ноги все время порывался говорить с набитым ртом, но потому лишь, что его распирало от восторга. То же чувствовал и я. И также хотел бы застолбить место как в начатом вновь расследовании, так и во всей истории.