Классы наций. Феминистская критика нациостроительства - Елена Гапова

Аргументы «равенства», к которым иногда прибегают в постсоветских феминистских дискуссиях, подобны тем, которые использовала в конце XVIII века де Гуж, и тому есть причина. Эти дискуссии, хотя и имеют место через двести лет после событий Французской революции, происходят в обществе, где (вновь) формируются капиталистические отношения и складывается буржуазная идеология, а во всем мире при этом обсуждается политика мер жесткой экономии, т. е. сокращения социальных услуг, что имеет первостепенное значение для конструирования гендерных ролей. В тех же случаях, когда происходит продвижение идеи «различия», по умолчанию предполагаются и социалистические принципы распределения ресурсов и соответствующая классовая структура. В таком случае «гендерное равенство» может играть роль смещенного аргумента в пользу социальной справедливости (т. е. нерыночного распределения), а также являться полем борьбы за социальное государство и способы его воплощения. Таким образом, приверженцы феминистской идеологии оказываются перед ложной дилеммой, за что следует бороться: за автономию (независимость, признание полноценной субъектности) или за социальную защиту, которая переструктурировала бы социальные правила в их пользу[224]. Обсуждая феминистскую проблему «равенства» и «различия», мы (каждый раз на новом историческом витке) сталкиваемся с глобальным выбором: между (условными) капитализмом и социализмом. Ни тот ни другой способ общественного устройства не решают проблему гендерного равенства сами по себе; однако – и пониманием этого мы обязаны опыту постсоциализма, – очевидно, решить ее в отрыве от проблемы распределения также невозможно.

Эта статья, являющаяся попыткой «связать конкретный опыт проживания в семье в различных точках времени и пространства с более крупными социальными структурами и процессами»[226], посвящена реконфигурации домашних ролей и распределению власти в семьях «русских программистов» за рубежом. Она также затрагивает те «переговоры» относительно своего статуса, в которые такие семьи неизбежно вступают, пытаясь позиционировать себя в более широкой социальной общности чужой культуры. «Программистами» принято называть специалистов по информационным технологиям (ИТ), даже если они и не заняты собственно программированием («кодированием», на профессиональном жаргоне, хотя большинство занимаются именно этим). «Русскими» на Западе считаются выходцы из бывшего СССР, независимо от национальности, к которой они сами себя относят, или «страны исхода».

Суть проблемы состоит в следующем. На рубеже тысячелетий информационные технологии превратились в тот «всеобщий золотой эквивалент», которым измеряется уровень развития, мощи и благосостояния государства. В США, например, существуют два главных показателя состояния экономики: общий (индустриальный) индекс Dow-Jones и индекс NASDAQ, регистрирующий только колебания стоимости акций компаний, занимающихся информационными технологиями. Несмотря на то что страны Запада являются безусловными лидерами по степени распространения ИТ как в бизнесе, так и в повседневной жизни, спрос на специалистов в этой сфере не может быть удовлетворен их собственными человеческими ресурсами. Соответственно, западные компании видят выход «в поиске талантов там, где инженеров больше, чем хороших рабочих мест»[227]. Политика благоприятствования въезду и соответствующие визовые программы для специалистов по высоким технологиям в последние годы были одобрены правительствами Германии, Велибритании и других государств первого мира. В начале 2000-х только в США хайтеки[228] прибывали по рабочей визе для квалифицированных специалистов (виза Н-1В) в количестве 160 тысяч человек в год, в основном из Индии и Китая, хотя приток специалистов из постсоветского региона был также заметен. Это напрямую связано с распадом советского военно-промышленного комплекса – в прошлом основной сферы разработки и использования высоких технологий в нашей части света, хотя способствует миграции «внекультурность» самой профессии, которая, не будучи привязанной ни к какой конкретной культуре, может быть реализована где угодно.

Супруги (и дети) специалистов по новым технологиям получают на Западе формальный визовый статус «иждивенцев» или «dependents» (т. е. «зависимых» в буквальном переводе), который не дает права на работу и подразумевает полную экономическую и социальную зависимость от партнера. Сегодня предполагается, что программистами являются в основном (достаточно молодые) мужчины, так как профессиональная миграция женатых мужчин социально приемлема и они свободны – в социальном смысле – для передвижения по миру в гораздо большей степени, чем женщины в той же ситуации. Соответственно, ожидается, что «партнеры» программистов последуют за ними, имея иждивенческий статус; и женщины гораздо охотнее, чем мужчины, идут на это, потому что их собственные профессии обычно оплачиваются хуже. В тех редких случаях (мне известны всего два), когда программистки привозили с собой мужей по иждивенческой визе и тем приходилось оставаться дома и заниматься детьми, дело заканчивалось либо возвращением всей семьи домой, либо разводом, после которого жена с детьми осталась в Америке, а муж вернулся на родину.

Таким образом, для того, чтобы весь «глобальный проект» ИТ, включающий перемещение большого количества специалистов, успешно работал, должны быть соблюдены некоторые гендерные условия. В этой связи уместно вспомнить, что новые технологии, развиваясь как милитаризованная сфера (в которой женщины были слабо представлены), и раньше в значительной степени опирались на соответствующую структуру семьи с традиционным распределением ролей (в дальних гарнизонах, на полигонах, в закрытых городах и т. п.).

«Жены программистов» как особая группа, сформировавшаяся в результате двух процессов – глобальной миграции и профессиональной сегрегации по признаку пола, – до сих пор были обойдены вниманием в исследованиях как по проблемам «утечки мозгов», так и в работах по феминизации бедности. Они не являются ни собственно «мозгами», ни той феминизированной рабочей силой из стран третьего мира, которая в значительной мере обеспечивает существование экономики бытовых услуг первого мира. Теоретически «жены программистов» являются средним классом, формально – иждивенцами. Однако ни то ни другое определение не описывает ни внутреннего взаимодействия, ни процесса «переговоров» о распределении власти, которые имеют место в таких семьях.