Великолепная пятерка - Сергей Гайдуков

Морозова не без удивления взглянула на коллегу. Чтобы Монгол пытался острить — да еще перед самым началом операции? Это было нечто новое. Ко всему новому Морозова относилась с подозрением.

— Такие люди, — сохраняя серьезный тон, сказала она, — в канализационный люк просто так не падают. Они падают туда, если это кому-то выгодно. Или нам, или им. Или кому-то третьему.

К этому времени они описали полный круг и подъезжали к воротам «Славянки-2». Морозова попросила остановить машину, потому что на связь вышел Карабас, от которого выполнение несвойственных ему обязанностей потребовало нешуточного напряжения сил. В связи с этим Карабас начал с того, что пожаловался на непослушные компьютеры, которые то и дело выдавали ему совершенно не ту информацию. «Уазик», по мнению Карабаса, был гораздо более совершенным произведением техники.

— У меня нет времени, — перебила его Морозова. — Что ты там все-таки нашел про нашего человека?

— Ерунда всякая, — признался Карабас. — Тридцать лет, жена, дочь. Простой операционист, числится в отделе по обслуживанию юридических лиц «Рослав-банка», главный офис. Машина — «Ауди». Адрес вы сами знаете...

— В сферу наших интересов он когда-нибудь попадал?

— Нет.

— Может быть, родственные связи с руководством корпорации?

— Нет.

— И у милиции насчет него никаких новых данных?

— Никаких.

— Это плохо, — сказала Морозова.

— Знаю, — вздохнул Карабас.

В этот миг Морозова с удивлением поняла, что Монгол только что нажал на педаль газа и машина рванулась прямехонько к воротам жилого комплекса «Славянка-2».

— Все нормально?

Смысл вопроса, который задал Борис, был совсем иным, нежели подумал пожилой хитроглазый человек в темной униформе, в чьи обязанности входило охранять автостоянку. Но с ответом он угадал.

— Да, все в порядке, — сказал он. Через три минуты Борис убедился, что это действительно так: денег в кейсе не было, зато было три комплекта документов. В его, Бориса, новый паспорт был вложен отдельный листок, на котором был напечатан номер банковского счета в Праге, а также указано место, где надлежало оставить «Ауди». Борис закрыл кейс на замки, перебросил его с заднего сиденья вперед, завел мотор и погнал машину на выезд со стоянки, туда, где уже нетерпеливо помахивала рукой замерзшая на осеннем ветру Марина.

Они ехали домой, и все было как обычно — дочка сразу задремала на заднем сиденье, Марина пыталась обсуждать фильм, а Борис отделывался короткими нейтральными фразами — и потому, что фильм пролетел сквозь его голову и вылетел прочь, как поезд через тоннель, и потому, что лишь одна действительно важная мысль билась в этой самой голове: скоро все изменится. Скоро все изменится. Скоро все...

Потому что он, Борис, выбрал другую судьбу, иную, нежели придумали для него в «Рославе». Выбрал для себя и для своей семьи. Скоро все изменится, скоро...

А точнее — в пятницу. В пятницу, которая нагрянет неожиданно, быстро и страшно, потому что именно в пятницу с утра Борис понял — возврата не будет. Это проскочило неясным бликом в его зрачках, когда утром он брился перед зеркалом. Это было сказано в мурашках, вдруг пробежавших по спине от легкого касания свежей рубашки. Это передалось от холодного прикосновения браслета часов.

И, пожалуй, он слишком долго наблюдал в себе эти симптомы, стоя перед зеркалом, потому что Марина заметила, заметила и поинтересовалась:

— Что это с тобой?

— Со мной? Все нормально со мной, — автоматически выдал Борис.

— Как на свидание собираешься...

— На работу я собираюсь, — уточнил он, повернулся к жене и не увидел в ее полусонных глазах ни тревоги, ни подозрительности — как и должно было быть. Марина была такой же, как и в любой обычный день, значит, и к словам Бориса должна была отнестись обычно — услышать и запомнить.

— Во сколько у Олеськи заканчиваются занятия в художественной школе?

— В четыре.

— Ты за ней заедешь?

— Ну а как же.

— В четыре... — Борис еще раз прогнал в мозгу суматошную цепочку мыслей: если сказать «Дождитесь меня, я подъеду к школе ровно в четыре», то Марина дождется, однако сначала заинтересуется — с чего это Борис так рано сорвется с работы? Можно придумать какое-нибудь объяснение, можно даже придумать неглупое объяснение — но где гарантия, что до четырех Марина случайно не проговорится кому-то? Где гарантия, что каким-то образом, через третьи уши, утренние Борисовы слова доберутся до офиса, достигнут Дарчиева или — крайний предел ужаса — людей из СБ? И они спросят сами себя — кто это устроил Романову сокращенный рабочий день? Разве он отпрашивался? Разве он заранее это согласовал? Нет, не было такого...

И вывод — самый безопасный для Бориса — будет такой: а взять этого Романова под колпак. Еще пару месяцев за ним пристально понаблюдать, чтобы окончательно удостовериться в его верности или неверности...

Тогда документы, лежащие в кейсе, станут красивым памятником несбывшейся мечте. А человек в Асунсьоне будет разочарованно изучать цепочку пассажиров, спускающихся с трапа, искать и не находить там мужчину, женщину и девочку, связанных одной вымышленной фамилией и одной запутанной судьбой...

— В четыре... — сказал Борис. — Ну ладно.

— Ладно, — Марина зевнула, повернулась в сторону комнаты дочери. — Олеська, давай скорее...

— В четыре, — повторил Борис. — Смотри, не опоздай.

— Когда это я опаздывала? — удивилась Марина. — Я никогда не опаздывала...

— Вот и сегодня не опоздай.

— А что, сегодня какой-то особенный день? — Это уже Олеська появилась в коридоре. Детский вопрос. Борис вздохнул и сказал своей дочери:

— Сегодня совершенно обычный день.

Не было в его жизни чудовищней и страшней лжи.

— Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь... — сказала Морозова, глядя, как на нее несется железная решетка главного въезда в «Славянку-2». Монгол не ответил, он в последний момент взял левее и резко ударил по тормозам, так что их машина замерла рядом со стоявшей возле ворот «Скорой помощью».

— Интересно, — пробормотала Морозова. Монгол отметил в уме положение видеокамер возле ворот, надел темные очки и вышел из машины, резко хлопнув дверью.

— Что здесь происходит? — громко спросил Монгол, держа руки в карманах куртки. На его голос обернулись трое — двое охранников и врач из «Скорой помощи». До этого они успели перекинуться парой слов, и на лице врача было написано недоумение пополам со злостью. — Что вы здесь делаете? Да, да, вы, — Монгол ткнул пальцем в белый халат, нагло игнорируя охрану. — Что вам нужно?