Мама, мама - Корен Зайлцкас

На более поздних семейных снимках изображение Роуз было оторвано или вырезано ножницами. Зазубренные дыры зияли на рождественских застольях, школьных выпускных, каникулах в деревне Лейк-Джордж и на полуострове Кейп-Код. Рука Уилла слегка дрожала, когда он переворачивал пластиковые страницы.

Уилл закинул альбомы обратно в захламленный шкаф. Он снова остановился у подножия лестницы, прислушиваясь, нет ли признаков жизни наверху. Было по-прежнему тихо, как в могиле, не было слышно, как сливают воду из ванны.

Уилл снова подумал о письме отца детективу: пропали несколько личных вещей. За чем же еще возвращалась Роуз? Она была намного старше Уилла – десять непреодолимых лет. Он понятия не имел, что было для нее важным. Уехав, она забрала свой ноутбук, телефон и приличную часть своего гардероба. Конечно, это все, что может понадобиться двадцатилетней девчонке.

Если только она не вернулась за деньгами. Но, насколько было известно Уиллу, его родители не из тех, кто прячет купюры в банках из-под печенья. Черт возьми, его родители почти и не пользовались наличными.

Уилл перебирал в памяти эпизоды телешоу о работе правоохранительных органов – его единственное окно в логику преступников. В них постоянно показывали людей, крадущих ювелирные украшения с целью сдать их в ломбард, но Уилл непременно услышал бы, если бы у матери пропал один из бриллиантовых браслетов. В одной из передач то и дело показывали спецвыпуски о молодых людях и девушках, крадущих у родителей рецептурные препараты. Но Уиллу было известно скудное содержимое родительской аптечки: аспирин, слабительное, рыбий жир, и, конечно, его лекарства от эпилепсии.

С минуту Уилл раздумывал, не подняться ли в спальню к сестрам и не покопаться ли в ящиках Роуз. Но затем он вспомнил Вайолет и ее банку из-под каперсов: «Мама роется в чужих вещах, но совершенно не желает смотреть на свой собственный склад». А что, если эта мысль пришла в голову и Роуз? Может быть, она тоже использовала кладовку матери в качестве сейфа. Может быть, подвал и был тем местом, куда делись пропавшие вещи?

В подвале пахло сыростью и кошачьим наполнителем, рассыпанным Джозефиной впитывать влагу. Там всегда было темно, сколько бы лампочек ни свисало с потолка стараниями отца. Уилл начал с поцарапанного дубового шкафа. Банка Вайолет (наполовину полная) все еще лежала в кармане соболиной шубы матери – вместе с шестьюдесятью долларами и зловещей на вид небольшой металлической трубкой. Но карманы прочих пальто, плащей и курток матери оказались пустыми.

Уилл перешел к следующему гардеробу. Он беспокоился о времени: не начала ли мама искать его наверху. Вайолет была права. Количество одежды было немыслимым, большую часть ни разу не надевали, бирки с ценниками болтались на манжетах. Слишком много чехлов, чтобы расстегнуть, слишком много кармашков с сатиновой подкладкой, чтобы обшарить. Уилл уже готов был сдаться, когда заметил шляпные коробки под длинным платьем в пластиковой упаковке из химчистки.

Идиот, мысленно сказал он себе, открыв крышку и обнаружив там всего лишь круглую меховую шапку. Она была в русском стиле и заставляла вспомнить о злодейках из фильмов про Бонда. Уилл не смог удержаться и взял ее в руки. Серебристый мех под его пальцами казался таким живым. Уилл почти ждал, что от его поглаживаний шапка начнет урчать. Он уже почти надел ее себе на голову, когда, взглянув вниз, обнаружил книгу, которую кто-то спрятал на дне коробки: «Девять месяцев ожидания: Дневник будущей мамы».

Уилл снова прислушался к тому, что происходило наверху. Его дыхание внезапно стало тяжелым, как на уроках физкультуры в обычной школе. Каждый сдавленный вдох обжигал легкие, а ноги сводило судорогой. Он слегка передвинулся, и раздался перезвон маленьких колокольчиков. Ему потребовались полторы секунды и угроза сердечного приступа, чтобы понять, что он всего лишь задел большую коробку с надписью «Рождество».

Уилл осторожно поднял книгу за края лавандовой обложки. Он надеялся, что она принадлежала его матери, хотя и понимал, что книга была слишком новой. Уголки не начали загибаться, на корешке почти не было заломов. А прямо на первой странице, на пунктирной линии в поле «имя матери», твердой рукой его сестры было выведено: «Роуз Херст».

Читать дневник было больно. Содержание было таким эмоциональным – полным сумбурных деталей и радостного ожидания, – что было очевидно, что Роуз вела эти записи не для Уилла, а для кого-то еще. Первые несколько недель содержали разрозненные факты из биографии Роуз. В поле «увлечения» она вписала: «Ходить в походы, ночевать в палатке. А еще – готовить; но готовить я могу только в гостях у друзей из колледжа. Дома мама жалуется на беспорядок и на то, что я перевожу ее специи». Там, где было задание описать себя тремя словами, Роуз ответила: «В розовых очках!»

«Самым ранним воспоминанием» Роуз оказалась «Игра в банк в доме соседей. Повсюду валялись мелкие монеты и фальшивые купюры. Такой беспорядок моя мама ни за что бы не позволила устроить у нас дома». И она добавляла: «Я клянусь, что буду терпеть беспорядок, который устраивают нормальные дети. Так что приноси мне эту книгу каждый раз, когда я буду к тебе несправедлива. Я не возражаю, если ты будешь болтуном, грязнулей и немного дикарем. Это гораздо веселее, чем быть как я – лучшим наемным работником собственной мамы».

Прочитав последнюю фразу, Уилл слегка вздрогнул. Вел ли он себя так, словно работал на мать? Он утешил себя мыслью о том, что никогда не походил на малыша с упаковки пюре «Гербер». Да и сейчас он был недостаточно милым, чтобы покорить модельное агентство, как это сделала Роуз в начальной школе.

А ведь это что-то значило. За исключением завуалированного комментария о наемном работнике в дневнике ни разу не упоминались ее актерские, модельные или вокальные успехи. Уилл всегда считал, что именно эти занятия определяют его старшую сестру. Но теперь он задумался, а не принял ли он за нее лишь фасад, который их родители демонстрировали своим друзьям.

В дневнике подозрительно отсутствовал отец ребенка. В отличие от раздела «генеалогическое древо», где Роуз оставила пустым пространство после заголовков вроде «теплые воспоминания о моих родителях» или «мои любимые каникулы с семьей», она все же вписала что-то, пусть и неясное, в поле «качества, которые я люблю в твоем отце»: «Если ты читаешь это, надеюсь, у нас было много разговоров о твоем отце, и у тебя не осталось вопросов без ответов. Как бы мне хотелось дать тебе отца, который будет с тобой рядом!»

Ребенок из дневника Роуз казался реальным, словно родственник из плоти и крови, с которым Уилл мог бы играть в «Блокус» или «Уно» в День благодарения. У него даже было имя! Точнее, Роуз нацарапала несколько вариантов – София, Одри, Оливер – в разделе «детские имена, которые всегда мне нравились».

Внезапно Уиллу пришло в голову, что он может быть дядей. Дядя Уильям. Ему понравилось, как это звучит: не тот дядя, который научит тебя обращаться с пистолетом или наливать пиво из бочонка, а тот, что расскажет об этимологии и покажет, как профессионально заворачивать подарки.