Записки психиатра - Лидия Богданович

Постепенно «Аполлон» оправился от белой горячки. Он выписался здоровым, хотя далеко уже не таким, каким был в момент нашей первой встречи.

Прошло несколько лет. Началась Великая Отечественная война. Однажды я возвращалась домой с работы. Мое удивление было беспредельно, когда я увидела бодро шагающего мне навстречу трезвого «Аполлона». В военной форме, в каракулевой кубанке он выглядел лихим казаком.

– Доброго здоровья, доктор! – приветствовал он меня и так пожал мне руку, что я с трудом расправила пальцы.

– В армию, значит?

– Конечно! А как же иначе? Дорогой доктор! – потрясая мою руку, говорил «Аполлон», – как радостно быть здоровым, иметь возможность защищать русскую землю! Свою землю! Свою Родину! Доктор! Идемте с нами! Вы будете перевязывать нам раны и проповедовать вред алкоголя! – он рассмеялся, а я поразилась здоровому блеску его умных, живых глаз.

И когда мы дружески расстались, я долго ощущала радость от мысли, что «Аполлон» выздоровел окончательно и навсегда. Впоследствии из газет я узнала, что он отличился в бою и был награжден орденом.

Доктор! За что я кровь проливал? – ударяя себя в грудь и всхлипывая, говорил больной Лунин. – Вот, смотрите…

Он распахнул халат, и я увидела богатырскую волосатую грудь, на которой не сразу можно было заметить старый небольшой шрам.

– Вот. Имею ранение, три раза контужен, два раза засыпан землей. Всю войну прошел… А что заслужил? Хожу тяжелобольной, раздет, разут, никто внимания не оказывает… Обидно, товарищ доктор…

И Лунин так сильно ударил себя по груди, что я услышала глухой звук.

– Но вы физически еще крепки.

– Какое там крепок! После каждого припадка по два дня без движения валяюсь.

– Вы помните, как проходит у вас припадок?

– Ничего не помню, хоть убейте! Вот разбил голову и не помню, когда…

И Лунин действительно показал мне свежий кровоподтек на голове…

– А после того, как вышли из госпиталя, работали?

– Нет… С 1942 года усилились припадки, и мне уже больше не давали работать… Врачи исковеркали всю мою жизнь… не допускали к работе…

Я смотрела на Лунина. Лицо его было полное, с нездоровой алкогольной одутловатостью, но выражение его было простое, доверчивое. Когда он улыбался, лицо казалось почти симпатичным. Но громкие шаблонные фразы Лунина о его достоинствах и заслугах, битье в грудь вызывали недоверие. Из рассказа Лунина о жизни, а также из истории болезни я узнала, что он, работая бухгалтером, часто выпивал. Выпивки требовали денег. Однажды Лунин попался а «неправильном выписывании зарплаты», в мошенничестве. Судили. Защитник сказал речь, в которой указал на хорошее прошлое Лунина и его молодость, «а молодость требует снисхождения». Суд ограничился направлением его на исправительно-трудовые работы.

Теперь Лунин пил уже систематически и давно не числился хорошим работником. Стал ленивым, отошел от коллектива, проводил досуг среди собутыльников.

В 1941 году был мобилизован. Контузия воздушной волной от разорвавшегося снаряда вскоре привела его в госпиталь. Через несколько месяцев Лунин совершенно оправился от болезни. Но в армию не вернулся, продолжал выпивать и пошел по учреждениям требовать «компенсации за раны и контузии» и особого внимания ввиду каких-то мифических воинских заслуг и выдуманного нервного заболевания. Когда ему отказали в курортном лечении, он в пенсионном отделе упал на пол в диком истерическом припадке. Малодушные врачи направили его на лечение в нервную клинику, затем в санаторий. А там все пошло, как хотелось Лунину. Когда нужно было чего-нибудь добиться, он падал в неистовом припадке. Так ему удалось получить материальные блага и пенсию.

Наблюдая Лунина, я все больше и больше проникалась к нему недоверием. Он заметил это и решил действовать иначе. В разговоре со мной взял иронический и дерзкий тон. Когда я однажды спросила, почему он, физически здоровый человек, не работает и злоупотребляет алкоголем. Лунин побагровел.

– Вы всегда так разговариваете?

– Всегда…

– Вы психиатр? – ядовито улыбнулся Лунин.

– Да.

– Так какого черта вы смеете так разговаривать с психически больным? Я не отвечаю за свои поступки…

– Вы ответственны за свои поступки! – убежденно сказала я.

Он яростно хлопнул дверью и выбежал в коридор.

– Имейте в виду, я напишу на вас, куда следует, – кричал он.

В палате Лунин разбил тумбочку, разорвал на себе больничную рубашку и с грубой бранью выгнал медицинскую сестру. Меня он долго обливал потоком ругани.

– Если вы будете продолжать безобразничать, то мы завтра вас выпишем и сообщим о вашем хулиганстве в райсобес, – сказала я.

– Это о психически больном человеке? Пишите! Я тоже напишу, тогда попомните.

Утром Лунин рыдал, каялся, все взваливал на «болезнь». Слабым, больным голосом, не забывая подчеркивать свои «заслуги» на войне, с кажущейся искренностью отвечал на вопросы.

– Скажите, почему ваша жизнь заполнена заботами о получении пособий, льгот, путевок в санатории, тогда как вы могли бы жить нормальной трудовой жизнью, как все советские люди?

– Но мне не дают работать, – трагически сказал Лунин, – каждый раз вы, врачи, снимаете меня с работы…

– Значит, вы так ведете себя, что вас приходится изолировать от общества…

– Вы намекаете, что я – симулянт? Я… бывший доброволец… симулянт? – Лунин побагровел и, рухнув на пол, забился в припадке, который ничего общего не имел с эпилепсией.

Так иногда падают и бьются капризные, испорченные воспитанием дети.

– Не держите! – сказала я персоналу и сбежавшимся больным.

На следующий день Лунин, злой и подавленный, вошел ко мне.

– Зачем вы доводите себя до припадка?

– А разве у меня был припадок?

– Да.

– Ничего не помню, хоть убейте! Вот только ушиб на плече…

Уходя после беседы в палату, Лунин сказал:

– Вы поступили со мной не как врач. Вы бросили меня без всякой помощи во время припадка.

– Значит, вы помните, как он проходил у вас?

– Нет… Мне сказали, – ответил он и мрачный вышел из кабинета.

Он ошибался, думая, что я его считаю симулянтом. Это был не совсем здоровый человек, усиливавший легкие нервные симптомы бывшей контузии. Лунин усиливал их искусственно, преувеличивал свою болезнь с целью вымогательства пособий и прочих благ. Таких людей мы называем агравантами. Аграванты бывают другого рода, так сказать, и бескорыстные. Они усиливают свое болезненное состояние, так как получают психическое удовлетворение от того, что их считают тяжелобольными, а это еще больше утверждает их в избранной позиции и в конце концов действительно усиливает болезнь.