Я в порядке, и ты тоже - Камилла Пэган

даже тогда – или, возможно, возразите вы – особенно тогда, когда семья нуждается в них.

– Помню, как мне хотелось, чтобы папа был рядом, когда ушла моя мама. Более одинокой я не чувствовала себя никогда в жизни, – сказала я. – И это при том, что у меня был брат. – Теперь Ник работал фотографом, и, хотя он снимал квартиру в Лос-Анджелесе с двумя другими типами, он обычно жил на чемоданах в каком-нибудь далеком уголке. Я редко получала весточку от него.

– Это не совсем одно и то же, – сказал Мэтт.

Я раздумывала, не лишила ли его боль рассудка. Неужели он не понимает, что то, с чем имеет дело Сесили, намного хуже? Я глубоко вздохнула.

– Я все еще надеюсь, что ты подумаешь об этом.

– Конечно, – сказал он таким тоном, каким говорят, когда собираются поступить наоборот.

– А как ты? Как твои дела? – спросила я в надежде увести разговор в сторону.

– Я? – Казалось, он удивлен, что я спросила его. – Я в ярости. Я знаю, что это неправильно, но я не могу поверить, что она покинула нас.

– Да, – сказала я. Состояние слепой ярости стало привычным и для меня, наряду с неистовыми рыданиями и внезапными приступами смятения. – Я понимаю.

– Я собираюсь на сеансы психотерапевта. Сесили тоже.

– Я рада, мне кажется, это разумное решение. – Я решила воспользоваться отсутствием Сесили. – Тебе еще что-нибудь сообщили патологоанатомы?

Он покачал головой и посмотрел в сторону лестницы.

– На составление отчета уйдет несколько недель. Хотя я не знаю, важно ли это.

Это было важно для меня. Я понимала, что случившегося это не изменит, но я просто хотела знать то, чего я еще не знаю. Это было неправильно, но почему-то мне казалось, что эти крохи информации послужат оценочной шкалой для нашей дружбы, и эта шкала сообщит мне, на каком уровне я находилась. У каждого есть одна или две тайны, но тайны Дженни были такими, что вся наша история предстала передо мной, как в тумане.

Я громко сглотнула.

– Я знаю, не мне говорить тебе, что делать, но мне правда было тяжело осознать то, что произошло. Дженни даже не упоминала о том, что принимала обезболивающие, поэтому для меня это было огромным потрясением.

– Я знаю, но что еще сказать? Она совершила роковую ошибку. – Он встретился со мной взглядом, почти бросая вызов, в надежде, что я продолжу.

До кухни долетел звук шагов Сесили. Она держала в руках большой пазл.

– Мы можем сложить его вместе, тетя Пенни?

– Я здесь ради тебя, милая. – Говоря это, я собрала всю свою силу воли, чтобы глянуть, как говорили мои дети, на Мэтта. – Я с радостью сделаю все, что ты хочешь.

* * *

Я задержалась у них вплоть до того момента, пока не пришло время укладывать Сесили спать, правда, мне понадобилось выйти в интернет и закончить свою самооценку для переаттестации, которая ожидалась через два дня, и к тому же я получила письмо из лагеря, в котором говорилось, что в лагере вспышка педикулеза и я должна купить специальный состав и обработать волосы своих детей, еще был постскриптум: рюкзаки, ленчи и дополнительную одежду вплоть до дальнейших указаний нужно приносить в школу в новом пакете для мусора. Я сказала себе, что нужно попросить Санджея, чтобы он взял это на себя – не самая худшая идея, это была часть нашей сделки. Должно быть, он тоже подумал об этом, потому что, когда я отправила ему короткое сообщение, он в ответ написал мне СМС: «Уже делаю».

– Спасибо, что пригласил меня, – сказала я Мэтту, когда он провожал меня до входной двери. Сесили уже обняла меня на прощанье и лежала наверху, в кровати Мэтта, дожидаясь, пока он прочитает ей сказку.

– Я рад, что ты зашла. Сесили совсем загрустила с тех пор, как… – Его голос замер. – Ну, ты понимаешь.

Я понимала.

– Мы бы хотели пригласить ее к себе через несколько дней, если ты не возражаешь.

– Безусловно, не возражаю, – сказал он.

Я надела туфли и посмотрела на него. Напряженность, возникшая в начале нашего разговора, почти исчезла, и мне не хотелось все портить, говоря банальные слова. Но, коснувшись дверной ручки, я поняла, что не могу молчать. Не тогда, когда дело касается Сесили.

– Мэтт, вероятно, ты это уже знаешь, но Сесили потребуется больше внимания, чем прежде, – сказала я.

– Хорошо, – сказал он. Он произнес это слово с вопросительной интонацией. И посмотрел на меня, ожидая, что еще я скажу.

– Это все, – сказала я ему. – До скорого.

Я не была психотерапевтом, но Сесили, вероятно, кажется, что она должна вести себя так, будто у нее все в порядке, точно так же, как делала Дженни, поняла я, внезапно ощутив острую боль. Время от времени печаль будет напоминать о себе, но Сесили, вероятно, будет казаться спокойной и уравновешенной, и все будут говорить, что она очень, очень мужественная.

А когда всем надоест хвалить ее, никто, возможно, и не заметит, что она начнет заполнять обыденные пустоты, оставшиеся после матери. Что ее горе будет следовать за ней, как тень.

Что она отчасти лишена детства, и это будет преследовать ее еще долго, даже когда она вырастет.

* * *

В тот вечер я притащила прямо к кровати свой ноутбук и стакан воды. Я намеревалась закончить обзор, но, посмотрев на вмятину на простынях у себя за спиной, вспомнила, что еще не отправила Санджею, который работал внизу, свой список с просьбами. Я должна была отправить их ему по электронной почте два дня назад, после того как мы с ним поговорили. Ладно, лучше поздно, чем никогда. Открыв почтовый ящик, я стала печатать.

Привет. Вот мой список.

Зарабатывать больше денег. Возможно, найти работу на неполный день.

Больше помогать по дому и с детьми.

Проявлять заинтересованность, находясь рядом со мной.

Ц. о., Пенни

Но имела ли я право подписать, что целую и обнимаю, после того как передала мужу краткий перечень его личных и супружеских упущений?

Я удалила «ц. о.» и написала:

«Люблю тебя».

Затем, по непонятной для меня самой причине, это я тоже удалила и заменила словом «Люблю».

Потом я быстро стукнула по клавише «Отправить», не давая себе возможности снова передумать.

«Молодец», – услышала я голос Дженни.

Меня больше не тревожило то, что я теряю рассудок, в любом случае он, вероятно, был утерян много лет тому назад. Но эти разговоры с Дженни казались мне невозможными,