Двадцатое июля - Станислав Рем

— Перебрал слегка. А вы почему за щеку держитесь?

— Зуб. Вторые сутки болит. — Баур поморщился. — То ничего-ничего, а потом как дернет! Кошмар.

— Сходите к врачу.

— Собирался, да всё времени не было. Все последние дни занимались тут усилением охраны. Провели несколько тренировочных диверсионных актов. Проверяли бдительность персонала. Видно, тогда-то зуб и застудил.

Штауффенберг крепче прижал портфель к круди.

— Может, поедете с нами?

— Благодарю. Но откажусь: дантист есть и в нашей медчасти.

Пилот махнул рукой в знак прощания и направился к серому бетонному сооружению, в котором располагалась служба управления полетами.

Штауффенберг задумчиво проводил его взглядом. Похоже, слухи (или информация?) о покушении дошли и сюда. Ну что ж, обратного пути все равно нет.

* * *

Гиммлер лежал на кушетке. Над ним колдовал доктор Керстен, личный врач рейхсфюрера,

— Как вы думаете, Феликс, — Гиммлер говорил с закрытыми глазами, — кто является главным врагом рейха?

— Коммунисты.

— Это не ответ. Вы просто кинули мне слово, даже не подумав. — Рейхсфюрер скрестил руки на груди, устраиваясь поудобнее. — Коммунисты — не враги, а отбросы нации. Настоящие враги — аристократы. Те, что с виду вроде поддерживают нас, а на деле ведут себя как предатели.

— Кого вы имеете в виду?

— Многих. Их сотни, если не тысячи. Они не воюют на фронте и не сидят в штабах. Они протирают штаны в старых городских корпорациях. В своих имениях, на своих заводах, в компаниях, конторах. После войны мы обязательно проведем тщательную чистку их рядов. И решим, кого оставить в рейхе, а кого изгнать. Разумеется, реквизировав предварительно капиталы.

Доктор Керстен тщательно втирал специальные масла в вялую кожу Гиммлера.

— Но, господин рейхсфюрер, многие из них все-таки исполняют свой воинский долг на фронте.

— Единицы. И я не стану упрекать тех, кто выдержит проверку на честь и доблесть. — Гиммлер повернулся на бок, лицом к врачу. — Но мне хороню известно, что солдаты из класса аристократии крайне неохотно идут в бой. Большая часть офицеров этого сословия и вовсе настроена против национал-социализма. Предатели, готовые в любую минуту вставить нам нож в спину. Мы их пока терпим. Вынуждены терпеть. Но это продлится недолго. После войны они лишатся права на жизнь. — Он сел на кушетке, накинул рубашку.

— Господин рейхсфюрер, — осторожно вымолвил доктор, — мне нужно с вами поговорить…

— Опять о ваших евреях?

— Да. — Керстен судорожно сглотнул слюну.

— Простите, Феликс, но я не в состоянии понять, почему вы так заботитесь о них? Думаете, хоть один из этой братии отблагодарит вас?

— Нет, я так не думаю. Точнее, думаю, но не об этом. Понимаете, господин Гиммлер, недавно из Швейцарии мне сообщили, что в Цюрихе появилась группа далеко не бедных людей, готовых — прошу обратить на это внимание, господин рейхсфюрер! — провести с вами выгодный обмен своих капиталов на заключенных из концлагерей. Их, то есть нескольких заключенных, нужно будет всего лишь переправить в тихое местечко под Швейцарией. И всё. И никто, уверяю вас, не узнает об этой сделке. — Заметив, что пациент уже нащупывает ногами тапочки, доктор взмолился: — Я вас умоляю, господин рейхсфюрер, выслушайте меня!

— Вот что, господин доктор, — Гиммлер нехорошо сощурился, и Керстен понял, что выбрал неподходящий момент для беседы, — вы и я принадлежим к совершенно разным мирам. Вы восхищаетесь евреями, поднявшими, как вы утверждаете, всемирную науку и торговлю до необозримых высот. А мне, мягко говоря, противно видеть их разгуливающими по Баварским горам в кожаных шортах. Я же не разгуливаю в кафтане и с пейсами?! Всюду, где бы еврей ни появился, он начинает стряпать свои мелкие, но очень выгодные для себя делишки. Я ничего не имею против капитала как такового, но имею много претензий к его еврейскому варианту. Что, к примеру, интересует наших владельцев заводов? В первую очередь их интересует Германия, и лишь во вторую — личная выгода. А что интересует еврея? Только собственная нажива! — Гиммлер накинул на худющие, костлявые плечи халат и уже на выходе, в дверях, закончил мысль: — Поверьте, доктор, они еще вас же и обвинят в том, что вы принимали участие в их освобождении. И не просто обвинят — окунут в дерьмо. Оставайтесь здесь, Феликс, вы мне еще понадобитесь.

Через полчаса, сев в машину, рейхсфюрер скомандовал водителю:

— В Биркенвальд. И не гони. Мы должны быть там в 12 часов. Успеем.

* * *

Совещание в только что отстроенном бункере началось ровно в 12:30. Изначально фюрер назначил его на 15:00, но в связи с приездом Муссолини перенес на более раннее время. Обо всем этом Штауффенберг узнал от коменданта «Вольфшанце», когда доложил тому о своем прибытии.

Шагая по бетонному узкому коридору в зал совещаний, Штауффенберг заглянул в комнату стенографистки — под предлогом, что хочет лично ее поприветствовать. Никто из группы направлявшихся на встречу с фюрером лиц не обратил на этот поступок полковника ровно никакого внимания.

По счастливой случайности, в комнате стенографистки никого не оказалось. Граф водрузил портфель на стол, откинул клапан, заглянул внутрь и установил часовой механизм на 12:50.

— Ну что, Карл, нам вас еще долго ждать? — послышался из-за двери приглушенный голос полковника Брандта, заместителя генерала Хойзингера, тоже прилетевшего на совещание.

— Уже иду. — Штауффенберг застегнул портфель и поспешил за офицерами.

Группа офицеров спустилась на третий «уровень» бункера, в новый зал совещаний Главнокомандующего.

Фюрер нетерпеливо притоптывал перед массивным столом с картами.

Штауффенберг быстро оценил обстановку. Справа от Гитлера основательно расположился фельдмаршал Кейтель. (О чем можно было судить по блокноту, который тот раскрыл перед собой прямо на карте.) Далее по периметру стола стояли: генерал Хойзингер со своим помощником Брандтом; начальник оперативного штаба руководства ВВС генерал Кортен; начальник Управления личного состава сухопутных войск генерал-лейтенант Шмундт; генералы Буле и Бодешпатц; вице-адмирал Путкамер. Справа, вдоль стены, сидели стенографисты с шифровальными блокнотами.

Штауффенберг пристроился рядом с полковником Брандтом, поставил портфель под стол.

— Мой фюрер, — вполголоса обратился к Гитлеру его адъютант Гюнше, — а может, стоит все-таки перенести совещание в летний барак? Как обычно.

— Нет, будем работать здесь. Фельдгибель решил провести в летней резиденции ремонт. — Гитлер окинул помещение прищуренным глазом. — Правда, здесь тоже еще ощущается запах краски, но один час можно и потерпеть. Итак, господа, не будем терять время! Прошу всех говорить коротко и по существу. Начнем с обстановки на Восточном фронте.