Белая борьба на северо-западе России. Том 10 - Сергей Владимирович Волков

кабинетов, политических канцелярий, военных штабов и безответственных политических салонов.

Так как, по обстоятельствам момента, все активные деятели этой еще не совсем ясной истории хранят свои тайны, недоступные для обозрения современника, то естественно, что на долю последнего выпадает только последовательное, чисто репортерское изложение бермондтовской истории и объективная передача внешних фактов и наблюдений, сопровождавших эту неудачную главу из ненаписанной еще истории освобождения России от большевизма.

Для того чтобы у читателя этой исторической хроники отчетливо составилось представление о том, почему на сцену, как будто бы ни с того ни с сего, как deus ex machina, всплыл никому не известный полковник Павел Рафаилович Бермондт, он же князь Авалов или просто Авалов, и почему маленькая Митава сделалась пунктом, приковывавшим в течение полугода подозрительное внимание и тревожные взгляды Англии и Франции в их медовые месяцы упоения победой над Австро-Германией, необходимо сделать краткое отступление, ведущее к корням этой истории и значительно облегчающее ее объяснение.

Корни и истоки

Начало «бермондтовщины», если так позволено будет выразиться, было положено сразу же по освобождении Риги от большевиков 22 мая 1919 года, и создателями ее, кроме г-на Бермондта, «западного русского правительства» и балтийского баронства, следует считать в равной доле и военно-дипломатическую миссию Антанты в Прибалтике, и бывшего латвийского премьер-министра Ульманиса.

Я скажу больше: и Бермондт, с его Западной добровольческой армией, и граф Пален80, с его западным правительством, мне кажется, явились лишь пеной в горшке с кашей, которая заварена была гораздо раньше их появления на митаво-рижской сцене.

На основании пункта 12 условий перемирия между Антантой и Германией от 11 ноября 1918 года германские войска должны были в кратчайший срок эвакуировать Прибалтику. Но прямолинейное проведение этого требования на практике привело бы к тому, что латышско-русская Красная армия без сопротивления и потерь, чисто автоматически, заняла бы эвакуируемые немцами места, как это произошло уже с эвакуированной Псковской областью.

Поэтому латышский Народный совет, провозгласивший (18 ноября 1918 года) независимость Латвии, абсолютно не имеющий никаких военных и материальных средств для отражения катившихся с востока красных лавин, поручил временному латышскому правительству войти в соглашение с Советом солдатских депутатов при 8-й германской армии и правительственным комиссаром при ней социал-демократом Виннигом о продолжении оккупации Латвии до тех пор, пока не будет создана национальная латышская армия, а также и договориться об активной обороне Риги от большевиков силою германских солдат. Был ли фактически подписан на этот предмет какой-нибудь договор между Виннигом и латвийским премьером Ульманисом или нет, в точности неизвестно. Этот вопрос до сего времени, несмотря на неоднократные разъяснения латышского правительства, представляется довольно темным. Но факт тот, что, базируясь на этом договоре о защите от большевиков и о наделении землей германцев за участие в обороне Риги, бермондтиада получила крупные козыри в виде тех мотивов, которые вызвали осеннее наступление на Ригу, и в виде озлобления германских солдат, выступавших за свое право, попранное, как им казалось, латышским правительством.

По одной версии, на правдивости которой настаивал комиссар Винниг, Ульманис 20 ноября 1918 года подписал договор о наделении землей в Латвии тех германских солдат, которые будут бороться за освобождение Латвии от большевиков. По другой версии, поддерживаемой латышской стороной, был подписан не договор, а только проект договора и что дело не пошло дальше принципиальных разговоров, так как большевики заняли Ригу 3 января 1919 года.

Позволительно, однако, думать, что правда на стороне комиссара Виннига. Если бы у германских солдат не было материальной заинтересованности, вряд ли бы они обороняли Либаву в течение 3 месяцев (с января по апрель 1919 года), чтобы затем освободить Ригу, а из Риги направиться еще дальше, для очищения от большевиков Северной Лифляндии и Латгалии. В пользу этого говорило также сенсационное заявление члена немецкой балтийской прогрессивной партии и депутата Народного Совета, присяжного поверенного барона Розенберга, сделанное им в речи об амнистии балтам, участникам бермондтовского похода. Барон Розенберг публично заявил, что он лично присутствовал при подписании договора между Ульманисом и Виннигом и что, действительно, германские солдаты, освободившие от большевиков Курляндию и Ригу, были обмануты латышским правительством, после того как они честно исполнили свой долг по договору.

В последний раз вопрос о наделении землей германских солдат был поднят 18 августа 1919 года в интересной полемике, возникшей между представителями крупного баронского землевладения в Латвии и министром иностранных дел Латвии.

В одном из очередных интервью латышским газетам министр коснулся вопроса о земле для германских солдат и разъяснил его в духе обычного для латышей толкования этого вопроса. В ответ на это интервью последовало следующее официальное письмо баронов Радена и Герсдорфа:

«Господину Министру иностранных дел Латвии С. А. Мейеровицу

Представители крупного землевладения прочли в газетах Ваше заявление от 2 августа, в котором Вы называете данное крупными землевладельцами обещание о наделении землей добровольцев-борцов против большевиков «предательским грабежом со стороны отдельных частных лиц», так как Латвийское правительство никогда не уполномочивало крупных землевладельцев на такое обещание. Балтийские крупные землевладельцы дали свое обещание о наделении германских солдат землею, находясь в полной уверенности, что договор, заключенный между представителями Временного Правительства и германским комиссаром Виннигом 19 декабря 1919 г. и подписанный обеими сторонами, остается в силе. Согласно этому договору, германским солдатам предоставлялись в Латвии гражданские права. Если правовая сила договора впоследствии оспаривалась Временным Правительством, то обвинение в предательском грабеже германских солдат ни в коем случае не может относиться к крупным землевладельцам. Ввиду этого представители крупных землевладельцев вынуждены самым энергичным образом протестовать против этого неслыханного обвинения.

Рига, 18 августа 1919 г.

Представитель Курляндских крупных землевладельцев барон Раден.

Представитель Лифляндских крупных землевладельцев Кандрат Герсдорф».

Министр иностранных дел Латвии ответил на это письмо следующим сообщением:

«Милостивые Государи!

В ответ на Ваше заявление от 18 августа с. г. сообщаю следующее: Вы хотите меня убедить в том, что крупные землевладельцы хотели наделить землей борцов против большевиков, но, очевидно, Вам неизвестен тот факт, что уже в декабре месяце 1916 года собрание Курляндских помещиков постановило продать треть своей земли германским колонистам отнюдь не для того, чтобы вознаградить их за борьбу с большевиками, а для того, чтобы онемечить Курляндию, и притом при условии, что Латвия будет присоединена к Германии (см. письмо Вадакского барона Бистрама от 5 мая 1919 г. и приказ Гинденбурга от 17 июня 1918 г. о колонизации прибалтийских провинций). По уверениям самих представителей крупных землевладельцев, колонизация Курляндии лицами германского происхождения должна была служить национальным и военным намерениям. Теперь эти люди имеют достаточно бесстыдства (audace),