Тайна Бутлегера, или Операция "Ноктюрн" - Джузеппе Д'Агата

— Так что теперь мне придется разрешить… небольшую нравственную проблему. Чтобы спасти одного невинного человека, у меня есть право убить другого невинного человека? Имею ли я право сделать это?

Мерилен сказала что-то, но так тихо, что он не расслышал и вопросительно взглянул на нее. Она набралась духу и повторила:

— Что я могу сказать? У меня нет детей.

— А у меня есть, — твердо произнес Юрек. — И я скажу тебе, что у меня есть на это все права на свете. Убить не одного, а сто человек, совершенно спокойно… потому что я думаю о Соне. Тогда она вернется домой, останется жива и…

— А я разве вправе допустить такое убийство, не попытавшись прежде предотвратить его?

— Что ж, это еще одна небольшая нравственная проблема. И как думаешь разрешить ее?

— Думаю… мне придется допустить это убийство.

— Почему?

Теперь Мерилен уже могла хоть в какой-то мере отвести душу.

— Потому что не могу отвечать за смерть девочки. Такое в моей голове не умещается. И кроме того, теперь я знаю тебя… — Она положила ладонь на руку Юрека, державшую руль. — Что еще я могла бы сделать?

— Ты оказалась втянутой в эту историю и теперь начинаешь понимать почему.

Мерилен отняла руку, а Юрек продолжал:

— Тебя выбрали как посредника, потому что ты англичанка, как и они. Вам легко понять друг друга, нет риска, что возникнет какое-то недопонимание.

— Англичане? Откуда ты знаешь?

— Знаю. Потому что они взяли на прицел именно меня.

Мерилен посмотрела на него, не понимая и невольно испытывая безотчетный страх.

Машина выехала на автостраду, движение здесь было очень интенсивным. Уже смеркалось.

Юрек продолжал:

— Человек, с которым я говорил по телефону, приказал мне ехать в аэропорт. Там я должен взять чемоданчик, в котором найду дальнейшие указания. Он пояснил, что тот, кого нужно убить, будет находиться в полной темноте. В темноте, понимаешь? — Он внимательно посмотрел на Мерилен. Ее светлые глаза сверкали, казалось, ярче обычного. — А я обладаю кошачьим зрением: ночью вижу так же хорошо, как днем.

— Ты можешь видеть в темноте? — изумилась Мерилен.

— Такое бывает в одном случае на сто тысяч. Я… своего рода уникум. В наши дни это не такое уж большое преимущество. Если только не возникает необходимость убить кого-то в полной темноте.

— Какая странная ситуация. Но откуда англичанам известно, что у тебя такое особое зрение?

— Это может быть известно какому-нибудь военному или отставнику, потому что особенность эта отмечена в моем досье в британском военном ведомстве.

— Но ты ведь поляк.

— Во время Второй мировой войны мне было восемнадцать лет, я поступил гардемарином на польское судно, присоединенное к английской флотилии, которая базировалась в Северном море. Это был так называемый «морской охотник». В походах мне обычно приходилось дежурить по ночам. Если радар не работал, всегда выручали мои глаза. — Он несколько раз посигналил, чтобы машина, шедшая впереди, пропустила его, начал обгон и продолжал: — Четыреста немецких моряков отправились на тот свет, потому что я увидел и рассмотрел их корабли в ночном мраке с расстояния в три мили…

Юрек посигналил настойчивее. Мерилен посмотрела в окно на машину, которая не хотела уступить им дорогу, и вздрогнула, увидев за рулем Контатти.

— Мы выпустили по ним две торпеды, и меня наградили, смешно сказать, только потому, что у меня такое зрение.

Юреку удалось наконец обогнать машину, и он поехал быстрее. Мерилен посмотрела назад. Машина Контатти сильно отстала, но потом снова набрала скорость и следовала за ними не отставая.

— В чем дело? — спросил Юрек.

Мерилен сразу же обернулась:

— Ничего. — Однако на лице ее отразились тревога и волнение, и она невольно прильнула к Юреку. — Мне страшно. Мне очень страшно.

Джип с карабинерами быстро проехал по восточному пандусу, направляясь на парковку, где стоял автобус, перевозящий пассажиров к самолету. За рулем джипа сидел карабинер, рядом с ним офицер с автоматом, а на заднем сиденье разместились Питер Уэйн и очкастый полковник Танкреди. Оба нервничали и молчали — молчать вынуждал сильный шум двигателя.

Джип остановился около автобуса, в котором находилось человек двадцать мужчин, в основном молодых, в гражданской одежде, но с заметной военной выправкой. Уэйн и Танкреди вышли из джипа и направились к автобусу. Меддокс, тощий американский юнец, тоже сидел в автобусе. Увидев Уэйна, он выглянул и вопросительно посмотрел на него.

— Все в порядке? — спросил Уэйн.

— В полном порядке, — ответил Меддокс.

Уэйн обратился к Танкреди:

— Вот эта зона. Как было решено. Что-нибудь меняется?

— Нет никаких оснований что-либо менять.

Уэйн указал на автобус:

— Мои люди расположатся по периметру территории.

Танкреди согласно кивнул и осмотрел наружную защитную сетку метрах в ста от автобуса.

— Мои прибудут позднее. Надо стараться, чтобы все прошло незаметно.

— Как пассажиры отнеслись к отмене ночных рейсов?

— Без особого недовольства. Было сказано, что по техническим причинам.

— У вас народ привык сносить всяческие неудобства.

— Должно быть, думают, это забастовка.

— Тем лучше, — сказал Уэйн. — А пресса?

— Эти решили, что ожидается правительственный кризис. К тому же получили ежедневную порцию информации о терроризме.

Разговор был прерван оглушительным ревом двигателей приземляющегося реактивного самолета.

В этот же день в полдень в Вашингтоне шел дождь. Границы большого аэропорта терялись в плотном низком тумане. Реактивный лайнер взлетел с резким свистящим звуком. Другой такой же огромный самолет тоже собирался взлететь и уже запустил двигатели.

Три длинных мощных машины подъехали одна за другой к трапу третьего самолета. У выхода из него дежурили четверо автоматчиков, наблюдая за подъехавшими машинами, из которых вышли вооруженные люди. Из второй машины вышел еще один руководитель ЦРУ, Дейв Гаккет, известный специалист по обмену разведчиками. Потом появился сотрудник Государственного департамента, и наконец выбрался профессор Рудольф Форст, знаменитый советский разведчик.

Улыбаясь, он посмотрел на самолет и в окружении эскорта спокойно направился к трапу.

В тот же день в Москве в восемь вечера шел густой снег. Но главные улицы и широкие бульвары были очищены от него. Снегоуборочные машины и бригады дворников работали безостановочно.

В одном из кабинетов Управления КГБ сидел за письменным столом коренастый, приземистый человек — полковник Суханов. Короткие седые волосы, маленькие глазки. Дверь открылась, и его пронзительный, подозрительный взгляд остановился на Фрэнки Хагене, которого ввели в кабинет. Именно его собирались обменять на советского разведчика Форста.