Тема с вариациями - Самуил Иосифович Алёшин

сердца.

Официант вносит пылающий торт со свечами и искрящейся палочкой бенгальского огня.

М а к с и м о в (снимает с торта визитную карточку). От хозяйки.

Л я л я (пересчитывает свечи). Но мне сегодня — двадцать пять. А тут двадцать четыре.

Максимов берет со стола горящую свечу и ставит ее в центр торта. Ляля и Вера хлопают в ладоши.

Тапер играет танцевальную музыку. Максимов приглашает Лялю на танец.

Внезапно к Вере, сидящей одиноко, подходит, пошатываясь, мужчина с трубкой, которого мы видели некогда с Мэйсоном в кабаре. Он пьян или делает вид, что пьян.

М у ж ч и н а  с  т р у б к о й (Вере). А вы, оказывается, в десять раз лучше, чем на фото в газете. Не составите ли мне приятную компанию?

Наклоняется к Вере, она отшатывается. И тут же рядом появляется Максимов. Он успевает заметить в дверях шпика с фотоаппаратом.

М а к с и м о в. Что вам угодно?

М у ж ч и н а  с  т р у б к о й. А что, разве о цене надо договариваться с вами?

М а к с и м о в (не повышая голоса). Эх, дал бы я тебе в морду, да ты же знаешь — не имею права. (Подзывает знаком официанта. Кивает на мужчину с трубкой.) Проводите в туалет. Ему плохо. А там он будет в своей тарелке.

Л я л я (Максимову). Уйдем отсюда.

М а к с и м о в. Ни в коем случае. (С улыбкой.) То были мечты, а это действительность.

Холл отеля «Лебедь». Появляется Максимов, и его сразу же обступают поджидавшие фотографы и журналисты. Максимов садится, и все располагаются вокруг него.

П е р в ы й  ж у р н а л и с т. Как вы комментируете отъезд мистера О’Крэди в Лондон?

М а к с и м о в. Он ссылается на приступ печени и необходимость посоветоваться с врачом. У меня нет оснований не доверять ему.

В т о р о й  ж у р н а л и с т. Чем вы объясните, что этот обмен тянется уже несколько месяцев и все еще нет результатов?

М а к с и м о в. Англичане третий раз прерывают переговоры. Не по нашей вине.

Т р е т и й  ж у р н а л и с т. А они утверждают, будто вы меняете по ходу переговоров свои требования.

М а к с и м о в. Тут у меня, к сожалению, есть основания с ними не согласиться.

П е р в ы й  ж у р н а л и с т. А когда О’Крэди вернется?

М а к с и м о в. После того как посоветуется с врачом, очевидно.

В т о р о й  ж у р н а л и с т. И, вы думаете, он вернется?

М а к с и м о в. Во всяком случае, мы сделаем для этого все, что в наших силах.

Т р е т и й  ж у р н а л и с т. Кстати, а какого вы вообще мнения об О’Крэди?

М а к с и м о в. Самого высокого.

Утро. Дождь. Киоскер открывает киоск и выкладывает газеты. Под зонтом из отеля «Лебедь» выскакивает Ляля. Подбегает к киоскеру. Здоровается с киоскером — тот почтительно кланяется в ответ и предупредительно подает ей несколько газет. На первой полосе — фотография Максимова в окружении журналистов и заголовок: «Новые успехи Красной Армии. После разгрома Юденича разгром Колчака».

Гостиная. Максимов просматривает советские газеты. Мелькают названия: «Правда», «Известия». Вера штопает чулок. Ляля шифрует очередное донесение.

М а к с и м о в (читает заголовки). «Все на борьбу с сыпняком!», «Все на борьбу с разрухой транспорта!»… Так, а что тут? (Читает.) «Председатель фабрично-заводского комитета фабрики Хлудовых Иван Иванович Селиванов, будучи в нетрезвом виде, совершил кражу ремня на фабрике. Ввиду этого Егорьевская организация РКП постановила исключить Селиванова из своей среды и передать его дело революционному трибуналу. Таким в партии не место». Что же, все правильно. (Переворачивает газетный лист.) А любопытно, что делается в театрах? (Читает.) «Большой — «Лебединое озеро», Малый — «Стакан воды», Показательный — «Памела», Художественный — «Царь Федор», Камерный — «Покрывало Пьеретты», Корш — «Джентльмен», Никитский — «Гейша»…» (Усмехнувшись.) Ну и ну!

Л я л я. Интересно, с чем приедет О’Крэди из Лондона?

М а к с и м о в. Думаю, будет покладистей.

Л я л я. А кстати, почему вообще эти переговоры происходят не в Лондоне? Не надо было бы ему никуда ездить.

М а к с и м о в. Меня не пустят в Лондон. (Отвечая на вопросительные взгляды Веры и Ляли.) Я там сидел.

Л я л я. Где сидели?

М а к с и м о в. Ну, где обычно сидят? В тюрьме.

Л я л я. За что?

М а к с и м о в. За дело.

Улыбнувшись, он продолжает:

— Шучу, шучу… Я был политэмигрантом в Лондоне. И сразу же после Октябрьской революции собирался вернуться в Россию. И вдруг получаю по телеграфу назначение — дипломатическим представителем Советского правительства при правительстве Великобритании. Что делать? Вешаю на дверях своей квартиры табличку с надписью: «Русское народное посольство». Сам придумываю себе звание — «русский народный посол» и уведомляю об этом тогдашнего английского мининдела Бальфура. Все прекрасно. Но тут в Москве сажают английского деятеля Брюса Локкарта. Тут уже без шуток, точно — за дело. Заговор Локкарта. Англичане — тотчас же в кутузку меня. В порядке взаимности, так сказать. И просят, чтобы я послал в Москву шифровку с просьбой обменять меня на Локкарта. Я им отвечаю: «Одно из двух, господа. Либо я — представитель Советского правительства, тогда я должен быть на свободе. Либо я арестант, тогда незачем обращаться ко мне с просьбами. Выбирайте». Ну, им приспичило, они выпустили меня, и обмен состоялся. А у них такой порядок: кто у них сидел, того в страну не пускать. Вот бедняга О’Крэди и мотается взад-вперед.

Ясный солнечный день. Улица Лондона. О’Крэди деловым шагом идет примерно тем же маршрутом, что мы уже видели.

На этот раз Лондон без тумана. Погода прояснилась. Дела тоже. Помните, мы говорили о карикатуре на открытке, которую сам Черчилль и подписывает? Что же, проигрывать тоже надо уметь. Пойти навстречу — это вообще выход из положения, когда хлопать дверью бессмысленно. Чего добьешься, хлопнув дверью? Хорошо хлопать дверью, когда это производит впечатление или если есть запасная дверь. Вот Керзон не понимал этого. А Ллойд Джордж учел упомянутый опыт Черчилля с открыткой и, в конце концов, решил пойти навстречу условиям Советского правительства. Так что теперь в портфеле О’Крэди не только открытка, подписанная Черчиллем, но и расширенные полномочия от премьер-министра.

Мастерская кустаря. Максимов и итальянский коммерсант стоя наблюдают, как кустарь необычайно быстро на их глазах вырезает сабо из деревянной заготовки — бруска — специальным кривым ножом, похожим на косу, шарнирно закрепленную одним концом.

М а к с и м о в. Двадцать лир за пару сапог.

И т а л ь я н е ц. Шестьдесят лир, и это мое последнее слово.

М а к с и м о в. Тридцать лир, и мы берем всю партию.

И т а л ь я н е ц. Пятьдесят лир, или мы расстанемся.

М а к с и м о в. Ни по-вашему, ни по-нашему. Сорок лир. По рукам?

Они с размаху бьют по ладоням. Кустарь подает Максимову готовое сабо. Максимов с улыбкой передает ею итальянцу.

М а к с и м о в. На память о сделке.

Гостиная. Максимов диктует Вере:

— «К сожалению, англичане вернули пакет с нашими торговыми предложениями нераспечатанным. Меморандум с мирными предложениями тоже остается пока без ответа. Но валюту на золото согласились поменять, и вопрос об обмене пленными наконец сдвинулся с мертвой точки. Обмен 35 англичан на 10 тысяч русских, судя по всему, состоится.

Ваше поручение с резолюцией «Архиважно» выполнено. Из Италии предлагают 100