Грустное начало попаданства - Михаил Леккор

может просто захотелось мужской ласки или интересно стало, каков великий князь в амурных затеях.

Все-таки люди не могут быть гендерно равны. Об этом даже рьяные феминистки не возмущаются открыто, хотя, может быть, думают. И общественный настрой такой же. Ведь если мужчина сексуально домогается женщины, а она не желает, то это называется изнасилованием и наказывается как юридически, так и морально. А когда наоборот, то, в лучшем случае, амурное шаловство и никак не наказывается. И ведь сами мужчины не называют себя жертвами сексуального домогательства, а если женщин назвать любовными маньяками, так те и в суд могут подать в XXI веке, при этом выиграют, пожалуй! А в ХХ веке и в советском обществе, и в западном, мужчины вообще застесняются, а суд и его и засудит за домогательство женщины к нему, хе-хе! Какое уж тут равенство!

И ведь, между прочим, пока сознание печатало ядовитые филиппики (мысленно), его же мужское тело гостеприимно отодвинулось в глубь. Мол, пожалуйста, ложитесь. Для вас на все готов! Вот ведь гад! И что теперь? То, что женщины в своей сущности двуличны и не могут себя остановить, да и не хотят не сколечко, Сергей еще понял в XXI веке и уже не удивлялся. Но вот, оказывается, и он такой же двуличный и даже коварный! Для него это было неприятной новостью. И даже отмазки он не находил.

Алена, например, когда он на последних крохах разумности предложил не любится (это по очень вежливому), просто отмахнулась, мол, нарком НКВД Ежов, ее прямой начальник, приказал ей стать любовницей великого князя в его кабинете, помните? А она его очень боится. Хотя эта трусость, загнавшую ее силком в постель председателя Комитета, не мешала потом наслаждаться плотской любовью.

Сергей с трудом сумел сдержаться чтобы не напомнить ей ее же фразу о сознательных большевиках-коммунистах, которые выше всего этого личного. Сам-то он наслаждался сексом с этой великолепной женщиной, которая и хотела, и умела пользоваться своим прекрасным телом.

А когда понял это, то гневно и окончательно засунул свое «праведное» и «честное» мнение. Она, Алена, женщина, он, Сергей, мужчина. И или он будет заниматься с ней любовью, или выгонит ее со своей кровати (очень гипотетический и невероятный вариант реальности). А если и то, и это, то увольте, далекие предки еще говорили: ты если с нравственной проповедью занимаешься в постели с женщиной, то либо трусы надень, либо крест сними.

А ведь и секретарь у него не дура, хоть и блондинка. Когда они только еще укладывались в кровать и прилаживались друг к другу, она шепнула на ухо шепотом, чтобы ненароком никто не услышал:

— Бойтесь Ежова, он получает прямо-таки райское наслаждение, когда смешивает человека с грязью. Особенно, если тот чего-то стоит в глазах товарища Сталина. А вы прямо-таки прямой кандидат. И не думайте, будто его сдержит тот факт, что именно он сам приблизил вас к Вождю. Как он сам говорил словами другого Николая (Гоголя): «Я тебя породил, я тебя и убью».

Вот ведь как! Ой, сержант госбезопасности, не по чину тебе голова дадена. А учетом женского болтливого языка она с легкостью погубит и себя, и своего начальника. Сколько уж так гибло родных и просто близких у сталинских жертв.

Он хотел совсем было отойти от этой опасной темы, перейти к другой, более приятной и естественной теме — прелести женского тела, благо для Алены он хвалил бы без натуги. Но потом все же ответил грозным шепотом:

— Еще раз об этом скажешь, отрежу язык. И я не шучу.

А уж потом, не давая ей зло ответить (он бы точно ответил зло), крепко ее поцеловал и одновременно сжал рукой роскошную грудь.

Алена поначалу напрягалась все телам, пытаясь вырваться и ответить, как смелой и сознательной большевичкой (это мнение Сергея. То есть она действительно напряглась, но думала ли в этот момент о сознательном большевизме, неизвестно). В любом случае, женщина легко сломалась и поплыла по любовному течению, а страстные стоны и крики только показывали, что ей это очень нравится.

Они так и уснули, переплетавшись телами, а ранним утром, едва проснувшись, продолжили любовный процесс. И кто был из них страстен и любвеобилен — Алена или Сергей — был большой вопрос.

А потом они разбежались, пока остальной трудовой народ не проснулся. Оба они были людьми опытными и понимали, что спать вместе на службе и не спалиться не возможно. Но чрезмерно наглеть, и встречаться с людьми в коридоре было нельзя. Ведь одно дело, когда об этом знает только высокое начальство. С этим ничего не поделаешь, приходится смотреть на это как на объективную реальность. А другое дело, когда бухтеть начинает народ. Тут и с ним как-то надо разбираться, и начальство явно прекратит свою олимпийскую пассивность.

Алена убежала куда-то наверх, там ей удалось как-то пристроиться в крохотной конурке. А председатель Комитета ушел в соседнюю комнату — проверить на практике удобства, опять же надо бриться, мыться, чистить зубы. А если учесть, что это еще порошок, а не паста, то сделать это было не просто. А если иметь в виду, что не эклектическую бритву, а опасную, то даже опасно.

Во всяком случае, Сергею, не имеющему практики использования той и этой, было не просто. Во всяком случае, если с порошком он разобрался без особого труда, и здоровье его не пострадало от излишнего попадания в желудок. А вот опасная бритва уже заставила понервничать. Умереть от пули ежовского НКВД очень нехорошо, умереть от бытовой бритвы — совсем глупо!

— М-да, — негромко резюмировал он результат бритья, — четыре не большие ранки на лице не хорошо, длинная царапина на шее — плохо. От кровотечения он избавился легко — кусочками газеты «Правда». А как моральная ответственность? Классическая опасность для попаданца встала во весь рост, а он даже не знает, как избавится от этого теоретически. Умрешь ведь дружище и не вякнешь!

Алена, пришедшая уже с завтраком, только прыснула, увидев такое итоги борьбы за красоту. Она сама, без официантки, принесла поднос с блюдами в двух комплектах. Сергей был в недоумении, как ему с ней держаться. С одной стороны, принесла завтрак, все же заботится о старшем товарище, хотя это и не входит в ее прямые служебные обязанности. С другой стороны, что за обидный смех? Даже не начальству обидно, мужчине!

По-видимому, все это отразилось на лице, поскольку секретарь сумела сдержаться и успокоить физиономию на лице. Спокойно, умиротворяюще предложила позавтракать.

Пища принесла