Особое выражение лица - Вера Колочкова

– Да… Так оно и есть, наверное… – задумчиво покивала головой Диля.

– Ой, да прям!

Лара сердито встряхнула белокурыми волосами, поджала плотным бантиком пухлые губы. Вскинув на Дилю ленивые голубые глаза Бритни Спирс, проговорила возмущенным шепотом:

– Покажи мне хоть одних молодых родителей, которые только тем и занимаются, что о внутрисемейной энергетике думают! Все ж поначалу на одних эмоциях живут, ругаются да мирятся. Какая там к черту энергетика! Мы тоже с Гришкой, помню, скандалили, когда Машка маленькая была…

– Он не то хотел сказать, Лар. Совсем не то. Он имел в виду особую территорию любви, понимаешь? Ребенок вырастает крепким только на территории любви, которая происходит между родителями. И не важно, ругаются они каждый день или мирятся бурно. Вот мои мама с папой, к примеру, никогда не ругались, а только я…

Она вдруг осеклась, прикусила сильно губу, будто устыдилась только что сказанного. Лара смотрела на нее добрым приглашающим взглядом, ожидая откровений, и Диля решилась – вздохнув, начала рассказывать о себе, о детстве, проведенном в истерзанном то солнцем, то войной городе Душанбе, о маме, устроившей свой горестный внутриквартирный островок ностальгии в окружающем ее мусульманском пространстве, о дяде – ортодоксальном исламисте, посягнувшем на Алишера, об отце, так и не принявшем ни жениной болезненной приверженности ко всему русскому, ни махрового патриотизма брата.

– То-то я слышу, когда Машке русские колыбельные песни поешь, голос у тебя такой страдальческий, – грустно произнесла Лара, подперев щеку по-бабьи кулачком, – бабка моя, помню, раньше такие же пела. «Котя, котенька, коток, котя серенький лобок… – затянула она очень высоко, безбожно перевирая мелодию, – приходи к нам поиграть, нашу детку покачать…»

А потом они замолчали, уйдя душами в общую грусть, в невеселое женское одиночество, и молчать отчего-то было хорошо, покойно. Может, оттого, что, помноженное надвое, оно уже вовсе и не одиночеством было, а обыкновенной сермяжной бабьей дружбой, которая в напряженных разговорах и не нуждается. А на неловкую молчаливую паузу вообще плюет свысока.

Следующий месяц проскочил незаметно, в первых числах декабря ударил и первый крепкий морозец. Каждое утро, проснувшись, Алишер первым делом подбегал к окну, с немым удивлением распахивал глазенки, тихо проговаривая одну и ту же фразу:

– Нет… Не растаял…

Диля сына понимала. Она и сама будто ждала – проснется утром, и снега за окном уже нет! Как-то не верилось, что это надолго. Нет, не потому, что белая картина за окном ей не нравилась, просто непривычно было в ней жить. Отталкивалась душа восточными генами от снега. Видимо, все-таки больше в ней этих генов присутствовало – восточных. Тем более их с Алишером южный, слегка синеватый на морозе загар смотрелся на фоне снега совсем уж неприлично. Не в тему. В глаза бросался дисгармонией. Машка же, напротив, только выскочив на мороз, вспыхивала розово-яблочно щечками, сияла глазами, с удовольствием катилась комочком с горки, увлекая за собой не привыкшего к таким зимним развлечениям Алишера.

Лара вечерами пропадала на работе, приходила уже ближе к полуночи, усталая и злая. Ругала нерадивого Сёму на чем свет стоит. Диля боязливо помалкивала, наблюдая, как выскакивают из Лариных красивых глаз и проносятся мимо сполохи запоздалого гнева. Но дела на фирме, как она понимала, обстояли не так уж и плохо на фоне наступающего со всех сторон кризиса, по крайней мере, планы на следующий год зрели и толкались в Лариной голове громадьем.

– Лар… А как насчет моего договора? Время быстро пролетело, у меня через две недели срок пребывания заканчивается… – как-то решилась она напомнить о себе и от неловкости втянула голову в плечи. – Я понимаю, что тебе недосуг сейчас об этом думать, но…

– Фу ты, господи, Динка! Чтоб тебя! Я же опять про это дело забыла! Чего ты мне не напомнила-то?

– Да неловко как-то было. Сама же говорила, что если сердишься – то мне лучше прятаться… А ты что ни вечер, то чернее тучи приходишь!

– Во идиотка! Здрасте, неловко ей! Скромница какая нашлась! Малолетка пугливая! Да в твоем случае скромностью пользоваться – роскошь непозволительная! Лучше уж бриллиантовое колье себе позволить, чем лишнюю скромность!

– Не ругайся, Лар… Есть же еще время. Целых две недели!

– Да есть-то оно есть… Понимаешь, я же завтра утром уезжаю. Сёмин отец нас к себе зовет. Можно сказать, требует. Будет нам антикризисные консультации давать, наверное. Будто я без него не разберусь…

– А надолго, Лар? – подняла на нее встревоженные глаза Лара.

– Да на неделю всего! Но мы так с тобой поступим – как только я вернусь, сразу ты мне напомнишь. Поняла? Я сделаю, Дин! Не переживай! И договор, и регистрацию сделаю. Там дел-то – на минуту… У меня есть знакомый мужик, он директор строительной фирмы, и квота на трудовых мигрантов у него оформлена честь по чести. Так что будет тебе вполне законный договор! Успеем!

– Хорошо бы… – тревожно вздохнула Диля.

– Да сделаем! Я ж тоже в тебе заинтересована, сама понимаешь. Не трусь, Динка, прорвемся!

Бодрый уверенный Ларин голос звучал у нее в ушах весь следующий день, отгоняя тревогу. Она и впрямь сделает, и сомневаться не стоит. И вообще, она за Ларой – как за каменной стеной. Можно сказать, крупно повезло в жизни. Лара – уверенная. Лара – деловая. Лара – смелая. Лара – ее шанс на выживание в новых условиях…

На второй день после Лариного отъезда заявился Гриша. Чувствует он, что ли, когда бывшей жены дома нет? Перешагнул порог, вскинул на Дилю грустные замученные глаза.

– Привет, нянька-сотрудница… Ты все еще здесь обитаешь? Ко двору, значит, пришлась?

– Привет… А ты за Машкой пришел? Вообще-то сегодня холодно для прогулок.

– Ага. Холодно. Я и сам замерз, пока от машины шел. Чаем горячим не напоишь?

– Проходи. Машка как раз спит, но скоро уже проснется. Тебе чай черный или зеленый сделать?

– Лучше кофе…

– Ну, кофе так кофе. Пойдем на кухню. А может, ты есть хочешь?

– Хочу. И выпить тоже.

– Ты ж за рулем!

– Да шучу я, шучу… Как тот мужик, который попросил воды попить, потому что так есть хотел, что переночевать негде было. А Ларка на работе?

– Нет. Она уехала.

– Куда?

– По-моему, в Венгрию. Или в… Я даже не уточнила…

– А с кем? С кем она уехала?

Голос Гриши прозвучал с такой перепуганной нервной хрипотцой, что половник в руке у Дили дрогнул, горячий борщ чуть было не метнулся мимо тарелки на скатерть. Обернувшись, она глянула Грише в лицо удивленно. И еще больше удивилась, заметив, как набежала на него моментальная серая бледность, как поджались губы, как блеснули подозрительным гневом глаза.

– У нее кто-то появился, да? С кем она уехала? Как его зовут? Кто он? Говори!