Рыцарь ордена НКВД - Сергей Зверев

Обыватели Львова приняли новую власть. Об этом говорила хотя бы забавная картинка. Проезжая мимо только что открытого РОВД, на котором уже висела вывеска и на пороге стоял часовой, Ясный увидел перед входом толпу молодых и довольно смазливых женщин, неплохо одетых.

— Кто такие? — спросил нарком, выходя из машины. — Что стоите?

— Мы курвы, — объявила наиболее бойкая из проституток. — Пришли на регистрацию.

К порядку их приучили немцы. Как они занимали город — всех дам легкого поведения сгоняли на регистрацию и обеспечивали работой по специальности. Во Львове таковых было много, в основном полек.

Войска ушли дальше на Запад. А ситуация в городе складывалась тяжелая. И раньше Львов был местом, куда стягивался весь уголовный сброд. А тут еще немцы перед уходом нашпиговали его ворами и бандитами со всей Украины и Польши, а заодно агентурой и идейными бандеровцами. Вечером пройтись спокойно по улице было нельзя. Уличные разбои и убийства, вооруженные налеты на квартиры были в порядке вещей. Сидит офицер в парикмахерской, забегают бандиты и перерезают ему горло. Всякое отребье пыталось доказать — нет тут вашей власти. Милиция только разворачивалась. И надо было что-то срочно решать. Жестко. По законам военного времени.

Прикинув ситуацию, Ясный собрал несколько групп из наиболее подготовленных, смелых, проявивших себя в боях оперативных сотрудников. Половина из них были женщины. Нарком четко обрисовал задачу. Возражений ни у кого не было.

И вот бандюги, вышедшие ночью на вольный промысел, видят удивительную сцену — по улице идет хорошо одетая, как из театра, женщина. Одна! На руках муфта. Ну просто мечта разбойника — аж слюнки текут.

Компания подваливает к «мадаме»:

— Цацки, шмотки снимай, морда!

Из муфты женщина извлекает пистолет. И расчетливо, в лоб, укладывает всех нападавших. Потом контрольные выстрелы. Все, можно идти дальше. Утром тела приберут. А ночь еще не закончена.

Обычно оперативники разбивались на группы по два-три человека. Но наиболее подготовленные действовали в одиночку.

Поутру наступала страда — собирали трупы. Десяток. Потом меньше. Через несколько дней бандиты стали бояться появляться на улице.

Одновременно запустили скрытые патрули. Были нанесены удары по малинам, местам сосредоточения преступного элемента. Кто-то в розыске, кто-то без документов. У кого-то статья на морде написана. Всех на разбор. Потом кого в тюрьму, а кого на выселки. И сбежать не получалось — выходы из города перекрыты войсками НКВД.

За три-четыре дня Львов стал относительно спокойным городом.

Между тем Хрущев, мотавшийся по освобожденным территориям и часто бывавший во Львове, однажды заявился со своим вторым секретарем Коротченко на базу к Ясному. И начал жаловаться:

— В Киеве от бандитов не пройти. Как ты их тут вывел? Давай и там так.

— Это экстренные меры, — нарком объяснил в двух словах свои действия.

Хрущев заметно погрустнел. Коротченко, наоборот, загорелся:

— А давай.

— Только нужно разрешение из Москвы, — сказал Ясный.

— Я позвоню, — пообещал Хрущев.

Через некоторое время он сказал, что все согласовал с верхом, хотя, скорее всего, ничего ни с кем не согласовывал. И нарком направил свои проверенные бригады зачищать Киев.

На наведение порядка там потребовалось пять дней. После чего люди смогли спокойно гулять вечерами по улице…

К Львову тяготело несколько областей Западной Украины, являвшихся истинными бандеровскими заповедниками. Поэтому именно в этом городе Ясный устроил свою штаб-квартиру по борьбе с украинскими националистами во Львовской, Станиславской, Дрогобычской и Черновицкой областях. Там же размещалось и Управление по борьбе с бандитизмом. Заместитель наркома Строкач отвечал за Ровенскую, Тернопольскую и Волынскую области.

Красная армия все дальше наступала на Запад. И львиную долю времени у наркома отнимала координация действия с наступающими фронтами. Он давно уже был свой во всех штабах. Немало пообщался с командующими накоротке. Как правило, это были люди выдающиеся, но очень уж разные.

Конев, занимавший Львов, отличный стратег, был прямолинеен и груб в отличие от Ватутина. Имел отвратительный характер, работать с ним было тяжело.

После взятия Львова устроили банкет в гостинице около областного драмтеатра. Когда стали разъезжаться, Ясный с Коневым вышли на порог. Командующий крикнул шоферу:

— Петька!

Машина стояла закрытая. Шофера нигде не видно. Порученец забегал. И вскоре вытащил водителя из другой машины — он там спал.

Конев взял палку и принялся его хлестать, ласково приговаривая:

— Ты, сволочь такая! Твою мать!

С командующим Четвертым Украинским фронтом Андреем Еременко занимали Карпаты и по ту сторону гор — Чоп, Ужгород. Ставка его была в городе Черновцы. Он был открытым и искренним, но несколько импульсивным, иногда, выпив, начинал дурковать.

Однажды Ясный выпивал с Еременко и членом Военного совета Львом Мехлисом. Генерал армии уже хорошо нагрузился, а Мехлис все хотел соскочить с пьянки. Командующий тогда и сорвался:

— Ну что, жид, пей, а то морду набью! Привык холуйничать, мать твою!

Тут он был прав. Мехлис холуйничать любил. Был человеком гиперактивным, старался казаться святее папы римского в деле генеральной линии партии. И доставлял всем множество забот.

Однажды подложил он и самому Ясному хорошую свинью — с детской непосредственностью накатал длинную телегу на имя товарища Сталина о том, что оуновцы не дают продвигаться военным эшелонам, ведут террор на территории Черновицкой и Станиславской областей, а НКВД не принимает меры.

Ясный узнал об этом из звонка разъяренного Берии.

— Я тебя выгоню! — орал тот. — Ты у меня будешь знать, как такие письма допускать!

Он долго матерился в своей привычной манере. Видимо, Сталин ему задал трепку.

— Ты что, не знал, что Мехлис что-то пишет? — наконец выдохся руководитель НКВД Союза. — Должен был помешать ему.

Как помешать? Единственный способ помешать Льву Мехлису накатать донос наверх — это его пристрелить…

Хотя насчет террора Мехлис был прав. Оуновцы свирепствовали. Ежедневно на стол наркому ложились сводки:

«В селе Белавушка (65 км северо-восточнее Ровно) националисты вырезали 15 красноармейцев, а в селе Москвине отравили 30 красноармейцев 181-й Стрелковой дивизии».

«Бандиты увезли в лес девушку — машинистку военторга 2-й Воздушной армии Поневину Елену. Изнасиловали, вырезали звезды на руках и груди, написали на животе «Россия» и бросили в лесу связанную умирать».