Тайна Шампольона - Жан-Мишель Риу

Да, я любил этих людей, этот город, построенный из нильской глины, который местные ремесленники оживили охрой и самым чистым кармином.

Утром 5 июля мы встретились за чаем, поданным нам прямо на улице одним из тех каирцев, которые ведут торговлю вразнос всем подряд и все имущество которых помещается на спине их осла. Мы расположились посреди оживленного разноголосья, которое успокаивало Фароса, но не мешало ему говорить шепотом и на всякий случай торопливо озираться, чтобы следить за обстановкой.

Эти предосторожности и задержка, с ними связанная, усугубляли возбуждение Форжюри. Он раздраженно проглотил полный стакан чая и принялся проклинать эту свою поспешность. Напиток был очень горячим. Продавец и его осел расхохотались.

— Не так громко! — вздохнул Фарос.

— Итак, чего же хочет наш генерал? — спросил Орфей.

Я тихо изложил то, что думал Бонапарт о письменности фараонов. Едва я договорил, Форжюри откликнулся так неистово, что его злобу едва ли мог объяснить инцидент с чаем:

— Таким образом, Бонапарт думает, что в иероглифах находится объяснение власти, имеющей связь с божественным.

Поверить не могу, чтобы генерал Республики развлекался подобными гипотезами.

— А я нахожу эту идею интересной…

Забыв об осторожности, Фарос вспылил. Наш востоковед был также хорошим историком античности, и его знания давали ему повод думать следующее:

— Бонапарт прав в главном. Император Феодосий решил, в 391 году нашей эры закрыть языческие храмы. Сразу после этого и исчезла иероглифическая письменность.

— И какой вывод ты из этого делаешь? — спросил я.

— Почему он захотел уничтожить этот язык? И каким образом? С помощью магии?

— Фарос, я попрошу тебя не использовать аргументы, которые не в ходу в нашем кругу! — Форжюри, наш старый якобинец, явно сердился. — Магия не имеет ничего общего с разумом, который движет нами. Давайте просто констатируем, что император…

— Христианин, мой дорогой Орфей! — перебил его Ле Жансем. — Христианин! — повторил он.

— Не понял?

— Феодосий был христианином. Тогда почему бы не последовать за мыслью Бонапарта? Он утверждает, что для императора, недавно обращенного в новую религию, письменность фараонов была опасна. Старое против нового режима…

Это тебе ничего не напоминает?

— Для этого нужно что-то посерьезнее, — сказал Форжюри, осторожно погружая губы в чай.

— Я сейчас подойду к этому, — продолжал Фарос. — Решение Феодосия тем более странно, что он приказал также разогнать священников, которые практиковали и обучали иероглифической письменности. Чего же опасался этот император? Для того чтобы понять это, надо было бы побольше узнать о жизни фараонов. Но, к сожалению, Цезарь сжег Александрийскую библиотеку в 47 году до Рождества Христова. А там находились труды, в которых, возможно, содержался ответ: это история Египта, написанная священником Манефоном[108]по заказу Птолемея. Власть, о которой думает Бонапарт, — не была ли она описана в произведении Манефона?

— Твой вопрос очень интересен, но как на него ответить?

Орфей постепенно успокаивался, а интерес его возрастал.

— Для безопасности, — продолжал Фарос, — копия книги Манефона была сохранена в Александрии, в библиотеке храма Сераписа.[109]Но в тот год, когда Феодосий запретил иероглифическую письменность, этот храм был сожжен. Тогда история Египта и фараонов исчезла окончательно. Не осталось больше ничего, ни малейшего следа. Была разорвана нить между старым и новым режимом…

— Продолжай, — пробормотал Форжюри.

— Да, дорогой Орфей. Храм был разрушен в 391 году, и в том же году Феодосий запретил фараонову письменность. Ты понимаешь? В том же году! Даже глупейший сыщик из этого сделал бы вывод, что хотели уничтожить нечто такое, что составляло проблему. И что уничтожают в первую очередь?

Мы с Орфеем молчали. Плененные и заинтересованные.

— Давайте, господа, попробуем поставить себя на место разрушителя! Что отменил император?

— То, что представляло проблему для его власти, — ответил Форжюри.

— То, что представляло опасность, — торжественно произнес Фарос. — И эта опасность происходила от фараонов. А теперь давайте попробуем проникнуть в мысли Бонапарта. В чем заключается его проект, господин Спаг?

— Завоевать Восток…

Мой голос вдруг стал сухим.

— Правильно! Чтобы стать императором, — добавил Фарос. — Вот почему он и стал думать, как этого достичь.

Его гипотеза о предполагаемом могуществе фараонов является логическим выводом человека, увлеченного своей идеей.

Он думает только об этом. Он многое изучил, он искал средства. На чем основывалась на Востоке власть фараонов, выдержавшая четыре тысячелетия? Чтобы ответить на этот вопрос, Бонапарт выдвинул гипотезу, а потом стал постигать первопричины. Письменность фараонов запретили, а их историю уничтожили, поскольку в них находились письменные доказательства славы. Феодосий, прекрасно информированный об опасности, понял, что его новая империя, основанная на христианских ценностях, не выдерживала конкуренции. Я повторюсь, он также приказал закрыть все языческие храмы.

Таким образом он уничтожил связи между фараонами и Востоком. Из этого я делаю вывод, что власть фараонов была огромна и он так этой власти боялся, что предпочел скрыть ее во мраке. Разрушение есть проявление Страха… В качестве единственного свидетельства славы фараонов остались только монументальные и нестираемые произведения: Сфинкс, пирамиды, храмы… Следы, напоминающие о том, какими великими они были. Но вернемся к Бонапарту. Задумав стать императором Востока, он решил, что ключ к его завоеваниям находится в прошлом фараонов, то есть в том, что написано на древних памятниках. И тогда генерал решил найти это прошлое и сделать его источником своего вдохновения. Вот почему он не прекращает напоминать тебе, дорогой Морган, что самое главное — расшифровка иероглифов. Он торопит тебя, а ты отвечаешь ему, что для этого требуется время. Он пытается выиграть его, используя то силу, то снисходительность. Метод кнута и пряника… Ученым он дает защиту и всю возможную помощь, которую те требуют и берут, рискуя озлобить войска, не постигающие его привязанности к Институту.