Великий князь Николай Николаевич - Юрий Данилов

Выбор царя в конечном счете остановился на первом лице. Высочайшим указом 2 августа 1914 г. было объявлено о назначении на пост Верховного главнокомандующего русскими армиями великого князя Николая Николаевича.

Вполне очевидно, что такое запоздалое выяснение вопроса о лице, назначенном руководить боевыми операциями всех русских армий, являлось в деле ведения войны фактором малоблагоприятным. Необходимо заметить, что план войны, а следовательно, и план первоначального стратегического развертывания вооруженных сил на угрожаемых границах государства является в некотором смысле замыслом субъективным, во многом зависящим от личных качеств и взглядов составителя. Весьма выгодно поэтому иметь исполнителем плана его составителя. Не следует, впрочем, преувеличивать значение этой субъективности, иначе пришлось бы признать недопустимой или во всяком случае весьма болезненной всякую смену главнокомандования во время войны. Необходимо помнить, что влияние всякого составителя плана, в особенности в наше время, когда большая часть войн будет иметь коалиционный характер, значительно ограничивается политическими договорами, начертанием сети железных дорог, численностью и мобилизационной готовностью, существующей «психикой» в стране и военной доктриной в армии, количеством и характером материального снабжения и еще целым рядом других привходящих обстоятельств. Но неправильно было бы и преуменьшать значение во всех подготовительных к войне работах доминирующей над ними «мысли» автора этих работ. С этой точки зрения всего нормальнее, конечно, такое положение, при котором будущий верховный руководитель операциями (генералиссимус) являлся бы также одновременно и душой всей подготовки государства к войне. В более или менее полной форме эта мысль в мирную войну была осуществлена во Франции (генерал Жоффр), в начальный же период войны – в Германии (генерал фон Мольтке) и отчасти в Австро-Венгрии (генерал Конрад фон Гетцендорф). В этих государствах начальники генеральных штабов, работая в мирное время непосредственно и много лет подряд над военными планами, в то же время преемственно являлись ответственными исполнителями этих планов и с началом войны.

В России вопрос стоял иначе. Начальники Генерального штаба менялись как перчатки[4] и в большинстве случаев избирались из генералов, далеко не всегда считаясь с их действительными способностями и служебной подготовкой. Бывали просто курьезные назначения (например, при генерале Сухомлинове), которые не могли быть иначе объяснены, как личными симпатиями императора и опасением военного министра держать около себя на видном месте опасных соперников. Действительных работников при таких условиях по части организации, мобилизации, стратегии и железнодорожных вопросов приходилось искать в третьих и даже более отдаленных рядах военно-иерархической лестницы.

При таких условиях было бы, конечно, особенно важно, чтобы лицо, назначаемое со стороны на высокий пост Верховного главнокомандующего во время войны, являлось хотя бы знакомым с вопросами подготовки к войне и с предстоящими войскам первоначальными задачами. Единственным, однако, лицом, через которого проходили к царю все оперативные доклады и который по своему положению мог рассчитывать на получение высокого и ответственного поста Верховного главнокомандующего, являлся в русских условиях военный министр генерал Сухомлинов. Не потому ли, между прочим, и выдвигалась его кандидатура на этот пост? Большой, однако, вопрос, выиграла ли бы от этого Россия!

Итак, великий князь Николай Николаевич был назначен на пост Верховного главнокомандующего не только тогда, когда все подготовительные к войне работы были закончены, но даже тогда, когда они стали приводиться уже в исполнение. Официально он никогда не числился лицом, которому предполагалось вверить во время войны на западе главнокомандование всеми действующими армиями, ибо прерогатива эта сохранялась императором Николаем II за собой. И хотя великий князь в мирное время носил титул главнокомандующего столичным военным округом, но власть его подобно остальным командующим войсками в военных округах ограничивалась лишь пределами одного этого округа. Звание же главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа являлось не более как почетным, не предрешавшим того назначения, которое могло быть ему вверено в действительности в военное время.

При всем том было бы несправедливо сказать, что великий князь был поставлен в такие условия, при которых он был не в состоянии ознакомиться самым подробным образом с планом войны и проектом первоначального стратегического развертывания русских вооруженных сил. Читатель уже знает, что много лет тому назад, будучи генерал-инспектором кавалерии, великий князь был официально извещен тогдашним военным министром генералом Куропаткиным о предназначении его на случай войны на Западе главнокомандующим Северо-Западным фронтом, развертывавшимся против Германии. По его избранию начальником штаба этого фронта был предназначен генерал Палицын, занимавший в течение трех лет пост начальника русского Генерального штаба. Оба эти лица были спаяны тесными узами общей работы; к заявлениям и требованиям их в Военном министерстве внимательно прислушивались, и предположение, что они могли быть незнакомы с общими соображениями на случай войны и лишены возможности влиять на их характер, совершенно невероятно. В делах Главного управления Генерального штаба имелось немало записок великого князя Николая Николаевича по различным организационным и оперативным вопросам, относящихся к периоду времени с 1892 по 1909 г.

На всем изложенном приходится останавливаться очень подробно потому, что автору этих строк приходилось встречаться с мнениями о том затруднительном положении, в котором оказался великий князь при своем внезапном назначении на пост Верховного. Лучшим же подтверждением справедливости моих слов о знакомстве великого князя с существовавшими предположениями служит то обстоятельство, что, будучи назначен на пост главного руководителя боевых операций русских войск, великий князь Николай Николаевич оказался настолько в курсе дела, что в добавление к тем сведениям, которыми он обладал, ему потребовалось представление лишь нескольких детальных докладов.

Остается утверждение, что в этих планах не могли проявиться в полной мере индивидуальные черты его характера и натуры. Против этого утверждения спорить, конечно, невозможно. Можно только отвести этот аргумент соображением, что такова была органическая неправильность в устройстве русского Военного министерства вообще, через которую должно было перейти всякое лицо, назначенное на должность Верховного (за исключением императора и генерала Сухомлинова). Однако мной было уже отмечено, что в современных условиях и при массовых армиях значение личности главнокомандующего в большей мере ограниченно. Можно еще отметить, что наступательный план войны, положенный в основу нашего стратегического развертывания, вполне отвечал характеру лица, назначенного Верховным главнокомандующим. Наступление в Восточную Пруссию с силами, которые способны были бы приковать к себе от 5 до 6 германских корпусов на Восточно-Прусской границе[5], требовалось нашей конвенцией с Францией, причем тот, кто знал великого князя, и помыслить бы не смог о возможности изменения им данного Россией слова; наконец, вторжение в пределы Австро-Венгрии диктовалось не только стремлением приобрести себе известную безопасность и свободу действий против Германии, но и задачей поднять против Австрии входивших в состав этой монархии славян. К сожалению, наши силы против Австро-Венгрии не представилось возможным при первоначальном развертывании увеличить количественно ввиду настойчивого, достаточно обоснованного позицией Швеции требования о временном оставлении в районе Петрограда 6-й армии в составе трех корпусов, а также вследствие значительного запаздывания в прибытии на границу войск отдаленных округов (из Сибири, Туркестана и Закавказья).