Драгоценности - Даниэла Стил

— Ты счастливая, Сара Томпсон, — сказала Виктория,и Саре оставалось только согласиться с ней, мысленно произнося свое новое имя…Сара Вайтфилд… Ей нравилось, как оно звучало… и кольцо было великолепным…«Герцогиня Вайтфилд», — прошептала она важно и рассмеялась над собой,потом подошла к большому букету роз, который стоял на столе возле ее кровати,чтобы вдохнуть их аромат.

На этот раз плавание на «Королеве Марии» казалосьбесконечным. Ей хотелось поскорее добраться до дома и начать приготовления ксвадьбе. Все на корабле оказывали ей внимание, узнав, что она будущая герцогиняВайтфилд.

Томпсонов несколько раз приглашали за стол капитана, и наэтот раз Сара чувствовала, что обязана быть более любезной. Теперь она неслаответственность перед Вильямом, и ее родители радовались, видя в нейразительную перемену. Вильям сотворил с их дочерью чудо.

По прибытии в Нью-Йорк их ждали Питер и Джейн, но на этотраз они не взяли с собой детей. Джейн рассказала семейные новости и вскрикнулаот восторга, заметив на руке Сары великолепное обручальное кольцо. А Питер иЭдвард бесконечно обсуждали новости из Европы.

Действительно, это была та самая неделя, когда через деньпосле их возвращения программы радиовещания были прерваны, чтобы передатьамериканцам воинственную речь Гитлера на его нацистском конгрессе в Нюрнберге.Все, кто слушал его, поняли, что над Чехословакией нависла угроза. Он сказал,что Германия больше не станет терпеть притеснения судетских немцев чехами, иобъявил, что около трехсот тысяч немцев работают над укреплением германскойграницы вдоль сегрегационной линии. Опасность была очевидна, но оставалосьнеясным, как Гитлер собирается действовать и как отреагирует мир, когда онначнет свои действия. Злоба, ярость и ненависть, исходящие от него, потряслиамериканцев до глубины души, волны радио словно разбудили их, и первый разугроза войны в Европе показалась им реальной. Было ясно, что если ничего неслучится, то Чехословакия будет проглочена Германией. И все слушавшиеугрожающую речь Гитлера были озабочены судьбами мира.

На следующей неделе люди обсуждали только события в Европе.Газеты объявили, что во многих странах проходит мобилизация, приводится вбоевую готовность флот, и Европа ждала очередного шага Гитлера.

И вот двадцать первого сентября в восемь пятьдесят по нью-йоркскомувремени события в Праге наконец достигли кульминационной точки. Французский ибританский премьер-министры заявили, что не будут проводить мобилизацию вподдержку Чехословакии, чтобы не разъярить Гитлера. У Чехословакии не осталосьдругого выбора, как капитулировать. К пяти часам утра правительствоЧехословацкой республики пришло к заключению, что выбора нет. Прагакапитулировала перед германской армией, в то время как их сторонники во всеммире слушали новости и плакали.

А в Нью-Йорке в это время шел дождь, словно Бог оплакивалчехов, и Сара тоже плакала, слушая радио. Радиоволны пришли в Нью-Йорк страннымкружным путем, из-за «плохой» погоды над Атлантикой, из Праги через Кейптаун иБуэнос-Айрес в Нью-Йорк. И были едва слышны. Но к полудню совсем ничего не былослышно. В Чехословакии было шесть часов утра, и для них борьба была закончена.Сара выключила радио, как сделали и все остальные, и не слышала предупрежденияо приближающемся шторме, которое передали в час дня. Шторм, разыгравшийся надАтлантикой, направлялся в сторону Лонг-Айленда. К этому времени уже поднялсясильный ветер, но Сара обсуждала со своей матерью, что ей следует отправиться вСаутгемптон, чтобы начать свадебные приготовления. Ей предстояло множество дел,а дом на Лонг-Айленде был спокойным местом, где она могла бы этим заняться.

— Надеюсь, ты не собираешься на самом деле ехать туда втакую ужасную погоду, дорогая, — сказала Виктория.

Саре нравилось побережье в дождь. В нем было что-то мирное иуспокаивающее. Но она знала, что мать всегда беспокоилась, когда она ездила намашине в такую погоду, поэтому Сара осталась в городе, чтобы помочь ей. Отецпозвонил владельцу фермы, которому она уже внесла задаток, и объяснил ему, чтодочь выходит замуж и уезжает в Англию. Фермер был исключительно любезен ивернул деньги Сары, однако отец все еще бранил ее за то, что она сделала такуюглупость, и заверил ее, что никогда не позволил бы ей жить одной вполуразрушенном доме на Лонг-Айленде. Она примирительно взяла у него деньги иположила их в банк. Это была тысяча долларов, полученная Сарой от продажиобручального кольца, которое ей вернул Фредди, бесполезный предмет, он ейникогда не понадобился бы.

Но в этот день Сара не думала о ферме, не думала даже освадьбе, все ее внимание было приковано к событиям в Праге. Внезапно сильноедребезжание стекла в спальне прервало ее мысли. Было два часа дня, но за окномвсе погрузилось во мрак, словно наступила полночь. Деревья, растущие у дома,ветер пригнул к земле. Сара никогда не видела такой свирепой бури в Нью-Йорке,и как раз в этот момент вернулся домой отец.

— Что-нибудь случилось? — с тревогой спросилаВиктория.

— Вы видели, какая буря? Я едва смог выйти изавтомобиля и войти в дом. Мне пришлось держаться за столбы навеса, и двачеловека на улице помогли мне. — Затем он повернулся к дочери, тревожнонахмурив брови: — Ты слышала новости? — Он знал, что она следила засобытиями в Европе и днем часто слушала радио, если оставалась дома с матерью.

— Только о Чехословакии. — Сара рассказала ему опоследнем сообщении, и он покачал головой.

— Это необычный шторм! — произнес он зловеще ипошел в спальню переодеться. Через пять минут он вышел в грубой одежде.

— Что ты собираешься делать? — с беспокойствомспросила Виктория. Ее муж привык браться за дело, не думая о своем умении исвоих годах, словно желая доказать, что он еще способен на что-то.

— Я хочу съездить в Саутгемптон и убедиться, что тамвсе в порядке. Час назад я звонил Чарльзу, телефон не отвечал. Сара взглянулаотцу в глаза, затем твердо сказала:

— Я поеду с тобой.

— Нет, ты не поедешь, — возразил отец, а Викториярассерженно посмотрела на них обоих.

— Вы оба поступаете глупо. Это просто шторм. Даже еслитам что-то случилось, вы ничего не сможете сделать.

Пожилой человек и молодая девушка не в силах справиться состихией, однако ни отец, ни дочь не разделяли ее мнения. Пока Эдвард надевалпальто, Сара вышла из своей комнаты в какой-то старой одежде, которую носила,еще живя в одиночестве в Лонг-Айленде. На ней были тяжелые резиновые сапоги,брюки цвета хаки, теплый свитер и макинтош.

— Я еду с тобой, — заявила она.

Отец поколебался, но потом пожал плечами. Он был слишкомобеспокоен, чтобы спорить.

— Отлично. Поедем. Виктория, не беспокойся, мы тебепозвоним.

Она была в ярости, когда они уехали. Они сели в автомобиль ивыехали на Санрайз-хайвей по направлению к Саут-гемптону. Сара включила радио ипредложила повести машину, но отец рассмеялся: