Все, что вы хотели, но боялись поджечь - Анна Козлова

— Еще бы! — заорала я. — Только какого хуя я должна переться к нему в больницу и выслушивать врачей, везти ему воду и салфетки? Какого хрена я?!

— Он же твой отец, — мама была, как всегда, логична.

— А он об этом помнит?! — Я бросила трубку и начала собираться.

Я приняла душ, нанесла на кожу питательный крем с ультрафиолетовым фильтром и зачем-то накрасилась. Видимо, я уже не могу не краситься, косметика — это забрало, защитная маска, которую я наношу на свое истинное лицо, чтобы никто его не увидел. Глядя на себя в зеркало в прихожей, я вдруг ощутила настоящий приступ ненависти к этой маске. Не к моему лицу, которое я тем не менее каждый день вынуждена видеть, отраженное от бесконечных поверхностей. Кто эта девушка с подведенными глазами и глянцевыми тенями на веках? Почему она уже столько лет выдает себя за меня? Зачем она так мерзко косится своим подведенным глазом, я так никогда не делаю…

В магазине под домом я купила две пятилитровые бутылки воды и самых дешевых влажных салфеток. Погрузила гостинцы для папы в багажник и поехала в больницу.

Дороги были пустынны, воздух, несмотря на раннее утро, казался плотным и пах приближавшейся грозой. Я ехала и почему-то думала о том, с кем теперь мутит мама. Кто этот счастливец? В принципе у мамы осталось не так много вариантов, тем более что самые ключевые уже в прошлом. За последние пять лет она успела пригреть мальчика-абитуриента, с которым познакомилась в парикмахерской, пожилого армянина весом в центнер, вороватого седого еврея, выкраивавшего время на встречи с ней из бескрайнего полотна забот о маленьком внуке. Кто же развлекает мамулю на этот раз? Кто этот таинственный инкогнито и чем он маму очаровал? Чем вообще ее привлекают все эти бесчисленные приложения к хую? Зачем они ей нужны, интересно знать?

Может, мама искренне влюбляется в армян и вчерашних школьников? Находит темы для разговоров с ними, общие интересы, увлечения? Может, она и впрямь знает, что такое любовь? Как она говорила: «Ты просто никогда не любила». Что ж, наверное, так оно и есть.

И не скажешь, что очень хочется.

Доктор Даниленко оказался подтянутым, моложавым красавцем, которому я тут же закатила истерику. Как только он вышел в приемное отделение и, дружелюбно улыбнувшись, направился ко мне, я сложила губы в куриную жопку и, грохнув об пол две пятилитровые бутыли с водой, сказала:

— Здравствуйте, я Саша Живержеева, но тут произошла какая-то ошибка. Я не видела своего отца последние пятнадцать лет, и сейчас вы не заставите меня о нем заботиться! Наверняка он на ком-то женат, спросите у него, когда он придет в сознание или что там с ним происходит…

— Саша, успокойтесь, пожалуйста, — доктор взял меня за руки, как конченую психопатку, и усадил на обтянутую коричневым больничным дерматином кушетку. — Я ничего от вас не требую, все в порядке…

Я почувствовала, как загораются щеки, и слезы подступают к глазам. Тут он сказал:

— О! А получается вы — Александра Андреевна?

Я кивнула, не глядя на него.

— А я Александр Андреевич! Мы с вами почти полные тезки!

Потом он рассказывал мне, как папа, пьяный в хлам, упал в метро, какие-то люди вызвали милицию, потом «скорую помощь», и вот он здесь. Еще про операцию, про терапию — я не очень внимательно слушала. Мне казалось, что огромный небесный повар взял мою голову в руки, на которые надеты ватные варежки-прихватки. Слова врача доходили до меня, как звук телевизора, работающего в другой комнате. А сам врач был просто копией Алексея Николаевича — наверное, именно так учитель музыки бы и выглядел, если бы люди не старели. Я почувствовала, что еще минута, и я упаду в обморок.

— С вами все в порядке? — донесся голос Александра Андреевича.

Я медленно покачала головой.

Он сказал:

— Вот черт! Еще вас мне не хватало! — взял меня за локоть и повел на воздух.

Мы стояли на балюстраде перед больницей. Прогремел гром, и ватные варежки отпустили мою голову. Я сделала глубокий вдох и неуверенно улыбнулась врачу.

— Давление падает, — пояснил он, — вы, наверное, реагируете, — и закурил.

— Наверное, — зачем-то сказала я.

— Саш, а вы замужем? — вдруг спросил он.

Я в панике посмотрела на Александра Андреевича.

Я понимала, что в любую секунду готова броситься ему на шею. Мне вдруг показалось, что этого мужчину я люблю уже очень давно, с самого рождения. Мы встречались когда-то, не в том месте и в неудобное время, у нас ничего не вышло, но теперь, теперь-то нам и карты в руки. Никто не сможет помешать. Ни мама, ни папа, ни милиция…

Наверное, это шок, решила я. Ведь, кажется, последнее, что я могу сделать, чтобы закрепить за собой звание последней бляди, — это переспать с лечащим врачом моего отца, перенесшего инфаркт.

— Извините, — сказал он, смутившись, — момент не самый подходящий…

— Да нет-нет, — перебила я, — все нормально.

— Слушайте, а давайте сделаем так. У меня через пятнадцать минут обеденный перерыв. Мы с вами сходим куда-нибудь, надо вам рассказать и про папу, и про то, как он будет теперь жить. Понимаете ведь, что, если он будет пить, второй инфаркт может стать последним.

— Конечно! — сказала я и звонко, как пионерка из советского кино, рассмеялась.

Через полчаса мы сидели в кафе недалеко от больницы, ели салат «Цезарь» и радовались дождю.

— Хорошо, что дождь, — говорил Александр Андреевич, — духота эта уже достала, просыпаешься каждый день, как в крематории. Сейчас хоть немного прибьет всю эту пыль. На следующей неделе вообще дожди обещают. А там и до пятницы недалеко.

— А что в пятницу? — заинтересовалась я.

— На природу! — он засмеялся. — Поеду к друзьям на дачу. У них хороший дом по Ярославке, ну и традиционный набор. Шашлык, вино, баня. Не хотите составить мне компанию?

— Я? — я даже поперхнулась.

— А вы здесь еще кого-то видите?

— Нет, — я улыбнулась, — просто я думала…

— Что вы думали?

— Да ничего, — я решительно запихнула в рот кусок куриной грудки, — с удовольствием поеду с вами на дачу. Мне все равно делать нечего.

— Вам — и нечего? — удивился Александр Андреевич. — Такая красотка скучает одна в выходные? Никогда не поверю.

— Придется, — хмыкнула я.

— А вы чем, Саш, занимаетесь? Работаете?

— На телевидении.

— Круто, — сказал он. — Наверное, интересно?

— Я думаю, у вас интереснее работа. Все-таки операции, кровь и все такое. Разные люди. Я бы хотела быть врачом…

Он пожал плечами. Следующие пару минут Александр Андреевич курил и смотрел на меня с игривой улыбкой. Наконец он сказал:

— А что вы завтра делаете?