Киевский лабиринт - Иван Любенко

— Не думаю, — разглядывая трупы, покачал головой Ардашев. — Души этих грешников давно ждут в аду. Однако «неотложку» все равно придется оповестить. Пусть их вывезут отсюда.

Появилась горничная. Увидев происшедшее, она вскрикнула и скрылась за дверью.

Пока Ардашева соединяли с дежурным полицейского управления и «Скорой помощью», за окнами всплыли утренние сумерки, в которых, точно на копирке, проступали очертания домов и деревьев. Киев просыпался.

II

Судебный следователь 3‑го участка Владимир Павлович Имгарт, сидевший за столом напротив Клима Пантелеевича, громко, точно ямщик в трактире, потягивал чай из блюдца и с аппетитом уплетал бутерброды, приготовленные горничной Могилевского.

Каширин, утонув в кресле рядом с хозяином дома, курил папиросу. Он уже выпил две рюмки водки и теперь чувствовал, как по всему телу растекалась легкая и приятная истома. И только начальник сыскного отделения Ткаченко не находил себе места. Держа руки за спиной, как арестант, он мерил комнату аршинными шагами, вздыхал то и дело и качал головой.

— Да успокойтесь, Николай Дмитриевич, — дожевав бутерброд, выговорил следователь. — Ведь все закончилось как нельзя лучше: Жоржик и его сподручные получили по заслугам. Расследования по убийствам ювелира Гиршмана и его помощников, барона и баронессы Красицких можно прекратить. А кроме того, мы закроем дюжину дел, в которых замешаны эти два беглых каторжника, однодельники Непорецкого. Вот и дворника злодеи чем-то опоили, что он никак в себя прийти не может… Как бы бедолага с ума не сошел. Только господь шельму метит: попались душегубы на мушку Клима Пантелеевича. Возмездие, как говорится, настигло…

— Це, безсумнівно, так, — кивнул главный сыщик города. — Но как теперь мы сможем выйти на главного распространителя фальшивых купюр? Жоржик был единственной нашей надеждой… Така ось заковика, пане…

— Не волнуйтесь, господа, — проговорил Ардашев. — Я найду человека, который стоял за Непорецким. Правда, теперь, после его смерти, это будет сделать несколько труднее.

— Что вы имеете в виду? — встрепенулся Ткаченко.

— Видите ли, вчера я предполагал, что отыщу этого субъекта сегодня-завтра. Но после того, что здесь произошло, мне, вероятно, понадобится на день-два больше.

— Це зовсім не проблема — день-два… Ми шукаємо його вже місяць.

— А может, все-таки вы поделитесь с нами своими соображениями? — осведомился следователь. — Как говорится, одна голова хорошо, а две — лучше.

— К сожалению, господа, я не имею привычки выставлять напоказ свои догадки. Потерпите немного, придет время, и вы вместе со мной арестуете преступника. А пока мне не хватает нескольких завершающих штрихов для того, чтобы дорисовать портрет главного злоумышленника.

— Что ж, — вздохнул Имгарт, — воля ваша. Однако хотелось бы, чтобы череда этих убийств наконец закончилась.

— Поверьте, Владимир Павлович, я тоже этого хочу. Но не в моих силах предотвратить все преступления на свете. К тому же противник наш очень умен и дерзок. И вполне возможно, он опять попытается свести счеты со мной, — Ардашев развел руками и добавил: — Всякое может случиться.

— Ладно. Даст бог, все образуется, — вымолвил коллежский секретарь и, выглянув в дверь, заметил: — Фотограф и судебный врач уже закончили работу. Трупы увозят. Да и нам, панове, пора на службу…

Судебный следователь вытер салфеткой рот, поднялся из-за стола и, обращаясь к Могилевскому, сказал:

— Спасибо за хлеб-соль.

— Не за что, господа, не за что, — тихо вымолвил отставной статский генерал, который все еще никак не мог прийти в себя (о чем говорило его бледное, как писчая бумага, лицо).

— До побачення, — кивнул на прощание сыщик.

— Всего доброго, господа, — ответил Могилевский.

— Думаю, еще увидимся, — проронил Каширин.

— Честь имею, — попрощался Клим Пантелеевич.

Когда передняя опустела, Терентий Петрович, глядя на дыру в двери, произнес:

— Прости, Клим, что иногда бывал к тебе несправедлив. Все ошибаются, и я — не исключение…Рискуя жизнью, ты спас от верной гибели не только себя, но и всех нас. И за это я тебя искренне благодарю. — Он обнял Ардашева.

— Ну что ты, Терентий. Брось, я тут ни при чем. На все воля божья. Пойдем в столовую. Надобно наших дам успокоить.

— Пока заменят дверь и приведут в порядок переднюю, предлагаю прокатиться вчетвером на моем авто. Поедем к Днепру, а? Кстати, Вероника говорила, что ты неплохой chauffeur.

— Замечательная идея, — улыбнулся статский советник. — Сейчас свежий воздух всем бы пошел на пользу.

Не прошло и получаса, как в квартире осталась лишь одна горничная. Смерть снова прошла стороной и не дотянула свои костлявые руки до Ардашева. «Стало быть, я еще нужен на этом свете», — мысленно рассудил Клим Пантелеевич, усаживаясь за руль «Рено».

«Я думаю, что пройдет не сорок лет, а едва ли даже сорок месяцев до падения русского режима».

Морис Палеолог, посол Франции в России

I

Берн всегда красив, а в начале лета — особенно. Тихий, спокойный город с мягким климатом и благожелательными горожанами очень нравился Владимиру Ульянову. Именно сюда он прибыл на условленную ранее встречу с Александром Кескуэлой, эстонским социал-демократом и платным агентом немецкой разведки.

Известия из России, полученные от Ульянова, его не радовали. Русские войска под началом генерала Брусилова продвигались к Тернополю и Черновцам, перешли Стрыну и Днестр. Общее число потерь австро-венгерских войск, включая пленных, достигло ста пятидесяти тысяч человек. Это было второе крупное поражение австрияков после Галицийской битвы в августе — сентябре 1914 года, когда главнокомандующий юго-западным фронтом генерал Николай Иванов «уменьшил» силы противника на четыреста тысяч человек и взял Галицию. Но потом русскую армию преследовали досадные неудачи. На фронтах не хватало снарядов, патронов, амуниции. Россия несла потери. Пришлось отступать. Однако теперь, оправившись от поражений, страна накопила силы для решительного и бесповоротного перелома на фронтах.

Мечта о мировой катастрофе с последующим тотальным разгромом России не давала покоя Ульянову уже давно. Еще в январе 1913 года он писал Горькому: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей Восточной Европе) штукой, но мало вероятия, чтобы Франц Иосиф и Николаша доставили нам сие удовольствие». И вот сейчас, когда мировой пожар разгорелся и классовая борьба «с ее необходимым превращением в… гражданскую войну» вполне могла стать явью, российские газеты трубили о победах этого Брусилова. Они просто сошли с ума от своего патриотизма!

О сотрудничестве с отделом «III-B» сорокашестилетний Владимир Ульянов не распространялся. Если бы об этом стало известно в кругах социал-демократов, то его политическая карьера завершилась бы немедленно. Скорее всего, русская разведка, имевшая своих агентов и среди эсдеков, расправилась бы с ним, как со шпионом, при первой же возможности. Именно поэтому он отказался от встречи с германским посланником в Берне бароном Гисбертом фон Ромбергом. Его заменил эстонский националист и агент отдела «III-B» Александр Кескуэла.