Чёрный снег: война и дети - Коллектив авторов

Заречного Егора

на противоположном берегу.

И парни расходились удручённо,

поняв, что не помогут кулаки.

А самая красивая девчонка

Егору говорила у реки:

– Егор Заречный,

дружок сердечный!..

На свадьбе до утра кричали: «Горько!»,

и вся деревня пьяною была.

Но вот и боевая гимнастёрка

на плечи на Егоровы легла.

… И много было споров-разговоров,

и снова были слёзы солоны,

когда Егор Егорович Егоров

вернулся, весь израненный, с войны:

– Егор Заречный,

солдат увечный…

Течёт река. Вдали стучит моторка.

И кажется, что лету нет конца.

А у реки живёт другой Егорка,

во всём пока похожий на отца.

Он на реке с восхода до заката

бросает серебристую блесну.

И снова деревенские ребята

июльскую пугают тишину:

– Егор Заречный,

сверчок запечный!..

Из варяг – в греки

Из морей – в реки,

из варяг – в греки

на ладьях узких

вдоль земель русских.

Дальний путь долог.

Лёгким будь, волок!

Выйди, день, светлым,

а не дождь с ветром!

Молодой викинг,

грусть за борт выкинь!

Но расправь плечи —

надо жить легче!

Ударяй гребью

По волне-гребню,

По речной сини —

Изо всей силы.

Упадут брызги

в камышах близких,

где грозней тучи

дремлет царь щучий,

где, к беде чутки,

повели утки

всех утят в заводь

обучить плавать…

Вот и лоб – потный,

вот и ход – полный,

и второй зá день

поворот сзади.

Схватишь шест острый —

оттолкнёшь oстров,

распахнёшь ворот,

обомрёшь – город!

«Светлая берёзовая рощица…»

Светлая берёзовая рощица

на краю Синявинских болот

то зелёным знаменем полощется,

то осенним пламенем цветёт.

Вспять летит обочина шоссейная —

редко здесь машины тормозят.

Зёрнами железными засеяна

эта роща много лет назад.

Здесь вода в траншеях ржавых копится.

Здесь птенцы проклюнутся не вдруг.

Здесь пройдёт грибник —

                     и стрелка компаса

бешено замечется вокруг.

Н. Н. Сотников

Он всё равно шагает по Москве!

– Ура! Завтра идём в кино! В нашем классе деньги сдавать на билеты мне. Договорённость в кинотеатре «Балтика» о таком большом культпоходе имеется! Наш старший пионервожатый Коля уже обо всём договорился…

Коля – это я: у нас уговор такой был. Младшие классы называли меня на «вы» и Николаем Николаевичем, а средние и старшие – на «ты» и просто Колей.

Учителя и поначалу директор нашей 21-й школы Василеостровского района Ленинграда поначалу не одобряли этой моей инициативы, а потом как-то свыклись, отметив положительные стороны нововведения. Вообще, у нас было много новаторства и необычностей: вместо горна использовали оркестровую трубу (играл на ней весьма умело семиклассник); я носил под пиджак обычный мужской галстук красного цвета, а не традиционный пионерский галстук. Ленинский зал-музей мы оформили как череду кинокадров из истории нашей страны.

Я неуклонно стоял на позициях помощи ребятам, и они (те, что в наши годы были помладше, а потом подросли) через несколько лет писали вольное сочинение… обо мне, в сочинениях этих обыгрывалось моё имя: «Наш Коля». Я этим до сих пор горжусь.

Шли мы, не толпясь (а нас было человек триста!), пионерские классы – с отрядными флажками, шли непринуждённо, но чинно. Готовились к поклассному (от пятого до восьмого) обсуждению киноновинки. А новинкой в тот день кинопоказа был фильм по сценарию Геннадия Шпаликова «Я шагаю по Москве».

Ребята были уже немного кинофицированы. Вообще, в нашей школе в целом стал преобладать литературно-художественный уклон, и на её базе проводились общерайонные и даже общегородские методические встречи. Самое удивительное (но это уже не чудо, а просто-напросто совпадение), что в том самом классе, где мы проводили наиболее важные и ответственные встречи, спустя десять лет время от времени шли занятия факультета журналистики Ленинградского университета. Мне довелось читать там новый экспериментальный курс лекций по литературно-художественной критике, и я неизменно возвращался к временам своей вожатской юности.

…Обратно (через сеанс) мы возвращались по домам с песней на устах, прямо слетевшей с экрана: «А я иду, шагаю по Москве, и я пройти ещё смогу…» Песня нам очень понравилась, вот к фильму были значительные претензии, к чему ребята были уже подготовлены.

Так в нашу жизнь вошёл киносценарист и поэт Геннадий Шпаликов. Затем к зрителям пришли фильмы, поставленные по его сценариям: «Трамвай в другие города», «Звезда на пряжке», «Застава Ильича» (вышел под названием «Мне двадцать лет»), «Я родом из детства», «Ты и я», «Пой песню, поэт…» (о Сергее Есенине). Приведённые данные неполные. Всё равно это немало! Поэтому говорить о каких-то страшных финансовых затруднениях Шпаликова и тем более крахе не приходится. Это явная легенда.

Что касается Москвы, её Шпаликов несомненно любил (в Ленинград он так и не вписался), хотя действие его единственного авторского фильма «Долгая счастливая жизнь» происходит на берегах Невы.

Какую же Москву любил и воспевал в своих фильмах Шпаликов? Старую, посленаполеоновскую, купеческую с эклек-тивным зодчеством конца XIX – начала XX века? Нет! Прежде всего – Москву 60-х годов. Он и его операторы воистину её опоэтизировали.

Готовя этот текст, я перечитал все доступные для меня стихи, причем не как читатель, а как редактор с полувековым стажем. Каков же вывод?.. Как поэт-профессионал Шпаликов не состоялся. А мог! Некоторые фрагменты поэтических текстов превосходны сами по себе, а стихотворений пятнадцать могли бы войти в антологию, настолько они хороши. А вот в Книгу поэтических книг (по замыслу) Евтушенко ни одного текста Шпаликова не включил, хотя щедро предоставил место тем авторам, которые не доросли даже до многотиражных и муниципальных газет.

Есть ли у Геннадия Шпаликова шедевры в кинодраматургии? Это, несомненно, сценарий киноповести «Девочка Надя, чего тебе надо?» Был бы необычайно честный, насущный и совершенный фильм в случае, если бы ему дали дорогу. Очень высоко надо поставить готовый фильм «Я родом из детства». Всё остальное намного ниже возможного для нашего автора уровня. Проза, киносценарии, стихи, драматургия и дневниковые записи вошли в авторские книги Шпаликова «Я жил