Хрустальный шар - Станислав Лем

Подбежал американец с донесением. Капитан прочитал, кашлянул и посмотрел через окошко на небо. В нем еще гудели самолеты, но это был уже не ровный звук идущих в одну сторону транспортников, а свист легких бомбардировщиков.

– Вы расквартировали солдат?

– Да, в нескольких пустых домах. Не хотите ли…

Вопрос руководства был еще не ясен, но капитан махнул рукой.

– Ничего из этого не получится. Тут надо защищаться, насколько я знаю. Ваши люди помогут провести несколько фиктивных ударов.

Без стука вбежал журналист, о котором лейтенант уже успел забыть.

– Господин капитан, Гордон из «Морнинг пост», – представился он. – Я слышал, что здесь есть немецкие военнопленные; могу ли я их увидеть?

Капитан слегка поморщился.

– Ну, не до вас, – наконец-то ответил он.

Снова вбежал солдат.

– Капитан, какое-то движение со стороны шоссе. Довольно много машин.

Все вышли. Корреспондент закурил сигарету и угостил лейтенанта.

– Ну хорошо… – начал он, но в этот момент одновременно с нескольких сторон над ними раздался свист снарядов, по стенам застучали осколки.

– Начинается. – Лейтенант надел шлем и прыгнул к двери.

У корреспондента загорелись глаза.

– Гаубицы! – закричал высокий худой американец, перегибаясь через забор.

Лейтенант вывел своих людей из сада перед домом. Мимо них прошли три парашютиста, которые катили маленькое бронебойное орудие. Уже через минуту раздался его голос, как выстрел пробки из бутылки. Ведущий крикнул: «Ложись!» Снаряд срезал сверху ветку и осыпал головы листьями. От травы шел наполненный освежающей влажностью запах. В прозрачной от солнца зелени, в дуновениях мягкого ветра таился странный покой. Грохнули выстрелы.

– Примкнуть штыки! – заорал тут же кто-то рядом. – Немцы в деревне, примкнуть штыки! – Лейтенант поднялся и прыгнул вперед.

Из-за углов стреляли солдаты, пригнувшиеся к земле. На середине дороги они попали под перекрестный огонь автоматов. Неожиданной вылазкой отбросили немецкую цепь. Подбитый противотанковым гранатометом, легкий разведывательный танк поджег собственным огнем ближайший дом. Большие хлопья сажи кружились в воздухе.

– А, вы здесь… – Темнолицый капитан был на месте, устанавливая орудие. – Так это происходит целый день, – вздохнул он. – Постоянно попадаем на немцев или на своих, уже были случаи. – И он повернулся в сторону штаба.

Через широко раскрытые окна были видны установленные радиостанции. Капрал с оливковыми глазами оперировал плоскогубцами возле проводов. Медные спирали расползлись по полу. В саду часовой ковырял в носу, а вспотевший корреспондент заряжал в «лейку»[118]новую пленку.

– Отлично вышло с тем танком, – обратился он к лейтенанту. Лицо его сияло.

Ночью началось концентрическое наступление. Красные и зеленые ракеты постоянно висели над зарослями, освещая черные ветки. В одиннадцать капитан стал вызывать штаб. Бронебойные снаряды закончились, а наступление немцев усиливалось. В свете карбидной лампы врач оперировал постоянно прибывающих раненых. Феирфакс с перевязанной головой (его поранил обломок стены) как раз вернулся с вылазки, во время которой вытеснили неприятельскую пехоту из двух домов.

– Дивизия СС «Гитлерюгенд», – сказал сержант Хеджин, сидевший над картой, и вздохнул громко. – Ну что там?

Телеграфист отдал исписанный карандашом блокнот.

– Подкреплений не будет.

Близко разорвалась граната. Грохот еще дрожал в ушах, капитан стряхнул с рубашки известковую пыль.

– Вы отдаете себе отчет в ситуации? – спросил он. Взял лейтенанта под руку и подвел к окну. – Скоро все закончится. Не могут нам подбросить даже боеприпасов. Немцы не берут пленных.

– Операция развивается успешно, – ответил Феирфакс, несколько удивленный. – Захвачена полоса побережья длиной несколько десятков километров, потерь в тоннаже почти никаких.

– Да, – нетерпеливо оборвал его капитан, – но нам, нам конец. Мы на сто километров удалены от направления главного удара.

– Я не знаю, должен ли слушать то, что вы говорите, – покраснел лейтенант.

– Мы могли бы прорваться… на север, – сказал капитан как бы самому себе, опуская руки.

– Согласно последнему приказу, мы должны атаковать, – глухо ответил Феирфакс и, чувствуя, что дольше говорить не в состоянии, выбежал в сад.

Ночь, проколотая яркими огнями, была душной. Листва тихо шелестела, трава была мокрая. Лейтенант уперся лбом в сухую кору дерева и, ослабевший, задрожал. Осветительная ракета закончила свой высокий полет, как заблудившееся солнце, опустив на крыши свой дымный хвост.

– Вы видели когда-нибудь групповые упражнения гимнастов? – спросил рядом низкий, выразительный голос. – С трибун видны белые звезды, знаки и буквы на траве, сложенные из сотен разбросанных тел. Сами они не могут их увидеть…

– Кто здесь? Что вы говорите?

– Я разговаривал с немецкими военнопленными, – прозвучал тот же голос. – Стройные длинноволосые мальчики… Говорят то же самое, что и мы: о победе. Но они не победят.

– Почему? – Этот вопрос вырвался у лейтенанта машинально.

– Не знаю. Но это было бы против природы, против того, кто смотрит свысока на эти наши групповые упражнения…

– Ах, это вы. – Лейтенант пришел в себя, узнавая в собеседнике корреспондента. – Душевное утешение тоже относится к вашим обязанностям? – спросил он, злой, потому что странные слова зацепили его.

– Много тысяч молодых людей пошли на войну с мыслью, что совершат героические поступки и вернутся… – невозмутимо говорил журналист. – Иногда ведь, особенно в такую минуту, может пригодиться…

Из штаба как ошпаренный выбежал сержант Хеджин.

– Прорвались! – крикнул он.

Одновременно послышался топот бегущих по дороге.

– Давай бронебойные! – раздалось из темноты.

– Кончились.

Из-за низких ветвей полыхнула красным пламенем ракетница. Совсем близко кипел пулемет, пожирая ленты, пока не осекся и не замолчал. В пурпурном блеске из-за сарая вылезла шероховатая, словно обмазанная илом броня «пантеры»[119]. Башенное орудие ударило в находившихся в саду людей. В воздух взлетели обломки балок.

От стены штаба отделилась одинокая тень и двинулась к калитке у забора. Огонь и мрак переплелись между собой. Перед глазами двойной лентой возникли стальные челюсти гусениц. Тень бросилась вперед и согнулась, перерезанная очередью. Она лежала на белеющем песке, как на дне, плоская и черная. Руки конвульсивно сжались так, как будто не были связаны с уже онемевшим телом. Танк дернулся, встав на дыбы, и остановился в полупрыжке, разорванный мощным взрывом.