Майор Бойцов желает познакомиться - Лина Коваль

class="p1">— В курсе…

— Может, уже обратимся к кому-нибудь за помощью? К сантехнику, — киваю на соседнюю улицу. — Или к дяде Боре.

— А может, к бородатому твоему?

Резко оборачиваюсь и разъяренно уставляюсь на маму.

— Он не бородатый, — возражаю.

— Угу…

— И не мой, — топаю ногой.

Те две слезинки приводят за собой целый табор из слез, которые самопроизвольно выпадывают из глаз, поэтому я практически сразу отворачиваюсь, но мама успевает заметить неладное.

— Че воешь-то, Валер? — спрашивает настороженно.

— Так, насос сломался, — всхлипываю. — Говорю же…

Тру глаза ожесточенно.

— Чувствую я, одним насосом тут не обошлось. Для такого-то потопа насос помощнее нужен.

— Ма-ма, — ахаю от возмущения.

Она смеется. Я бы даже сказала, ржет на весь дом.

А потом подходит сзади и обнимает. Крепко-накрепко, по-матерински. Вместе с руками. Такая уж она у меня, мамочка моя. Может ругать, быть грубой, чинить насосы, материться как сапожник, но когда плохо… всегда чувствует.

Поворачиваю голову и утыкаюсь в уютное плечо. Шмыгаю носом, как маленькая девочка.

— Ну, что? Признавайся. Помайорил и отфутболил? — спрашивает грозно.

— Нет, — мотаю головой. — Я сама… отфутболила.

— Стало быть, накосячил.

— Хуже…

— Чего?

— Боюсь, что накосячит… — признаюсь.

— М-да уж. Переплюнула нас с бабкой. Мужик еще не скозлил получается, а ты его уже приговорила?

Неопределенно веду плечами.

Мама долго молчит, а потом, глубоко вдохнув, начинает запевать свою любимую заунывную:

— Ста-а-арый клен, ста-а-арый клен, старый клен стучит в окно…

Приглашая нас с друзьями на прогулку-у.

Отчего? Отчего? Отчего мне так светло…

Оттого что ты идешь по переулку…

Снегопад…

Мама продолжает петь, качаясь со мной из стороны в сторону, а я на время прикрываю глаза и отпускаю себя.

Обещаю, что завтра я обязательно снова буду сильной фенистилкой Валеркой, а сегодня я… Лерочка.

Маленькая и обиженная. Ранимая плакса.

В конце концов, понимаю, что Тимур и правда ни в чем не виноват. Да и о чем жалеть? Хорошо ведь было.

Не сразу понимаю, что мама заканчивает со своей самодеятельностью. С трудом открывая глаза из-за слипшихся век, чувствую, будто бы легче становится.

Отодвинувшись, иду к ведру и наливаю стакан воды. Залпом выпиваю. Мама пристально на меня смотрит. Усаживается за стол и пялится на живот.

— Валерьевну-то ждем? — спрашивает грубовато.

— Нет, — вскрикиваю, округляя глаза. — С ума сошла?

Внутри от стыда баллон с алой краской взрывается. Чувствую, что даже кончики пальцев пылают. Надо же такое сказать!

— Жалко, — вздыхает мама. — Натаха с работы вон кроватку просто так отдает. Розовую. Ты не думай… если понесла — ко мне иди. Никаких чтобы абортов там или кесарев.

— А кесарево-то тут при чем? — смеюсь заливисто. — Ты что, правда рада была бы?

Мама поднимается и подходит ко мне. Заботливо убирает волосы за уши и разглаживает мокрые щеки. Разглядываю ее нахмуренное лицо с подведенными черным карандашом бровями, короткую стрижку «под мальчика», заметные морщинки на шее.

От мамы пахнет ее любимыми духами с ароматом белой розы и порошком. Наверное, опять стиралась вручную — насос-то не работает.

— Конечно, радая была бы. А чего мне нерадостной быть? Ребенок всегда счастье. Дети вообще цветы жизни, знаешь ведь?

— И как мы… ещё и с ребенком. И с насосом этим…

— Ой, Валерун. А как мы тебя с бабкой вырастили? Тогда этих насосов и в проекте-то не было. Стирались на «Малютке» — машинка такая небольшая, вот со стул размером. Отжимать самим, полоскаться на реку ходили. Ты еще зассыха была такая, жуть.

Прикрыв глаза ладонью, хохочу, что есть сил. И правда, зассыха. Помню-помню.

— Так что, если беременная, к антилопе своему, козлу этому водяному не ходи. Сразу ко мне. Поняла?

— Поняла, мам, — киваю умиротворенно.

— Ну все, холера. Дуй спать. Глаза мне тут мозолишь.

— Пока, мам, — в секундном порыве крепко ее обнимаю и неловко целую в щёку. — Спасибо.

— Ладно уж, че там, — отмахивается она.

Получается как-то нелепо.

Такие нежности не для нас. По крайней мере, я уже и забыла, когда проделывала это раньше. Вот смотрю на неё — люблю не могу. Мама ведь. Мамочка. Моя родная. А высказать всё и обнять не могу. Сразу рыдаю.

Вернувшись в комнату, укладываюсь в постель и долго перебираю в памяти все события, которые случились со мной за эти недели.

В течении сегодняшнего дня, мы с Тимуром практически не разговаривали. Не до того было. Занимались тем, из чего на семьдесят процентов состоит наша служба: строчили отчеты об операции по поиску украденной диадемы. Долго и нудно.

Это и хорошо. Вздыхаю.

Отвлекает.

А вообще, скоро лето… День сменится другим днем, лето — осенью, осень — зимою. И моя глупая любовь к майору, как ярко-желтая листва покроется непробиваемой коркой рыхлого снега. Такого чистого и белого, будто ничего и вовсе не было…

Глава 26

Спустя шесть месяцев

Ноябрь в этом году грязный.

Грязный и гадкий, потому что до работы от своей новой квартиры-студии, которую вот уже два месяца я снимаю в гордом одиночестве, добираюсь полтора часа вместо обычных двадцати с хвостиком минут.

Стряхнув мокрый снег с беретки, захожу в дежурку и приветливо здороваюсь с ребятами:

— Доброе утро всем.

Наши участковые тут же прекращают разговор и охотно отвечают:

— Здорова.

— Лерка, привет.

— Завьялова, душа наша, — вздыхает Сенечка Юрьевич. — Опять опоздала, твои все уже у главного. Получишь по самые помидоры.

— Они у меня железные. Не получу, — мило улыбаюсь и неспешным шагом отправляюсь к кабинету.

Сняв утепленное коричневое пальто, пытаюсь наладить дыхание. Прическу поправляю, кулон на груди, сумку на плече.

— Разрешите, Ваше Высочество, — постучавшись, заглядываю внутрь.

В кабинете слышится еле сдерживаемый смех.

— Заходи уже, звезда наша, — недовольно выговаривает Борис Николаевич. — Стажировка заканчивается, а мы тебя пунктуальности так и не научили. И этике тоже.

— Вообще, научили, — расслабленно выговариваю, усаживаясь напротив майора.

Киваю ему еле заметно, он отвечает тем, что приподнимает темные брови.

Быстро окидываю взглядом белую отглаженную рубашку, облегающую широкие плечи. Внутри подгорает. Наверное, завел себе кого-то… Не сам ведь с утюгом колдовал.

Черт. О чем ты думаешь, Валерия?..

— Тимур Иванович подтвердит: в этом месяце моё первое опоздание, — складывая руки на столе, заявляю.

— Тимур Иванович? — спрашивает дядя.

— Так точно. Ноль опозданий в этом месяце, — равнодушно выговаривает Бойцов и поигрывает челюстью.

Пожимаю плечами. Мол, вот, Борис Николаевич, уже и люди говорят.

— Ладно, поверим. Что там с усадьбой, орлята?

— В работе…

— В работе? — краснеет Борис Николаевич, как после финской сауны. — Ваша «работа» у меня — вот где.

Вздрагиваю от того, как он смачно бьет себя по шее. Ну нельзя