Принцип кентавра - Ирина Владимировна Соляная

разговора, попрощался и пошёл в «Весёлую устрицу». Привычно заказав глинтвейн, он распечатал конверт. Два листа блокнота, исписанные мелким, аккуратным почерком. В этом вся Лаура: сдержанность и сосредоточенность.

«Здравствуй, Петер Петерс. Я не знаю твоего настоящего имени. Пока ты читаешь это письмо, я вдали от тебя качаюсь на волнах или трясусь в поезде. Ехать всё равно куда — это для меня не впервой. Мне очень жаль, что всё закончилось именно так, но в том нет моей вины. Я много раз переживала предательство, хотя добрых людей в моей жизни было куда больше. Я не знаю, зачем ты был послан мне: моё искушение, моё испытание и моя расплата. Видимо, Лаура была слишком счастлива в последние восемь лет, израсходовав наперёд весь отпущенный ей запас любви и доброты. Я знала о том, что ты частный детектив, а не журналист. Я знала, что ты рыскаешь в поисках Юю. Но мне хотелось посмотреть спектакль до конца, я ведь уже отвыкла от спектаклей.

Теперь, когда ты меня нашёл, удовлетворён ли ты? Понимаешь ли ты, что узнал только часть правды?

Ты знаешь, что психически больная девочка, убившая своего отца, сбежала из благополучного дома, где её простили, имитировала самоубийство и поселилась у респектабельного русского художника. Всё ли сложилось в твоей мозаике? Я смеюсь над тобой, самоуверенный Шерлок Холмс.

Отработал ли ты свой гонорар? Или тебе щедро заплатят только за мою фактическую поимку? Наверное, ты жалеешь о том, что не успел этого сделать. Что же, предлагаю тебе поискать меня.

Я не буду проклинать тот день, когда встретила тебя, хотя ты лишил меня всего, что было мне дорого. Встреча с тобой напомнила мне, что доверие — слишком дорогой и напрасно покупаемый товар. Ты лишил меня единственного человека, которым я дорожу на этом свете, — Бориса. Мой новый отец, мой учитель, мой хранитель, мой друг, моё зеркало. Я снова вынуждена скрываться, но теперь его не будет рядом со мной, это слишком опасно.

Петер, для того чтобы ты понял всю меру содеянного тобой, я расскажу тебе только один случай из моего далёкого прошлого. 1972 год. Я нахожусь в ожоговом центре г. Антверпена. Я лежу на животе, так как спина, поясница и ноги обожжены и сочатся сукровицей. Моя новая кожа всё никак не хочет появляться, но я не чувствую боли, так как в меня лошадиными дозами вливают обезболивающие препараты. Медицинские сёстры очень внимательны, доктор мила и предупредительна. Но я должна умереть, площадь ожога слишком велика, да и доктор говорит, что я не хочу жить. Так и есть. Меня нашли на полу в горящей библиотеке, в руках была тряпка, смоченная бензином. У следователя ко мне много вопросов, но ещё больше — у психиатра. Они оба часто приходят ко мне, но я молчу. Ведь я не обязана доказывать, что не убивала собственного отца? Единственный, кто сочувствует мне — Борис Казарин. В клинике умирает его друг Соколовский, который пытался совершить политический акт самосожжения. Борис уже отчаялся как-либо помочь ему, но упорно приходит в клинику. Наверное, уже ради меня. Он много говорит со мной, показывает свои наброски картин. И через несколько месяцев я решаюсь поговорить с ним. Борис — единственный человек, который верит мне, который умеет слушать не перебивая. После смерти Соколовского Борис продолжает приходить ко мне. Он читает мне сказки, мастерит кораблики. Он рисует мне смешных человечков с головами зайцев и котят, мы вместе придумываем с ним продолжение «Алисы в Зазеркалье». Полтора года, проведённые в ожоговом центре, были не самыми плохими в моём детстве. Больше меня не навещает никто. Я знаю, что Лилиана Майер регулярно оплачивает счета за лечение и присылает мне конфеты в глянцевых коробках. Всегда одни и те же. Я не ем конфет и выбрасываю их, даже не распаковывая. Борис смеётся, говорит, что уже можно открывать кондитерскую лавку «Сладкая жизнь». Борис приходит ко мне до тех пор, пока мои раны не заживают. До тех пор, пока меня не увозят в психиатрическую клинику. Это не так уж плохо, по крайней мере, я жива. Надо ли говорить о том, что потом я убегаю именно к нему?

Теперь ты знаешь еще одну часть правды. Чувствуешь ли ты себя обманутым также, как это чувствую я?

Лаура.»

На этом письмо заканчивалось. Ни единого слова о том, что Лаура чувствовала к Хью, но разочарование, презрение и глубокая грусть сквозят в каждой строке. Что же чувствовал сам Хью? Он словно разбил дорогую вазу, осколки которой уже не склеить.

Глава 21. Отчет сдан

Вот и снова Антверпен. Уютное маленькое помещение агентства. Хью Барбер с отчётом в нетерпении ожидает назначенной встречи. «Всё ли я продумал сделал верно?» — спрашивает он себя. В груди его забит осиновый кол, и ему неудобно жить с ним, так как кол сильно этому мешает. Боль не проходит, но окружающие ничего не замечают. Как и писала Юю, он знает только часть правды. И правда в том, что он никогда больше не увидит Лауру.

Ровно в девять утра Хью Барбер в кабинете встречал Юргена Баха.

— Не желаете ли кофе? — сухо осведомился детектив.

— Спасибо, нет. Предпочитаю перейти сразу к делу.

— Найти автора картины было довольно просто, это Борис Казарин, который в настоящее время живёт в Мюнхене. Он является инвалидом, передвигается на коляске. Скверный, жёлчный и сварливый тип. Он долго не хотел рассказывать о своей картине, и потому мне пришлось прибегнуть к некоторым манипуляциям, о которых мне бы не хотелось упоминать. — Хью врал беззастенчиво.

— Продолжайте, — нетерпеливо попросил секретарь.

— Мне удалось узнать, что Борис Казарин был частым гостем в ожоговом центре клиники Антверпена в период с 1972 по 1973 год.

Брови Юргена были удивлённо вскинуты, но он промолчал.

— Да, именно в этот период Борис Казарин случайно познакомился там с Юю. Борис заботился о своём друге, который попал в аварию и получил сильные ожоги, поэтому Борис часто бывал в клинике. Там художник обратил внимание на странную девочку, он рисовал Юю и общался с ней. Они даже подружились. После того как друг Бориса, проходивший лечение в клинике, скончался, то