Короткий путь на дно - Михаил Серегин

Ночью Шариф не спал – его что-то беспокоило, но он не мог понять, что именно. Перед его глазами стоял тот мужчина с глазами, полными ненависти, и мертвая женщина в разорванной одежде. Почему они напали на повстанцев? Может быть, они не захотели делиться продуктами? Или они все были противниками патриотов?

Шариф ворочался с боку на бок и вздыхал. Вдруг в лагере послышался чей-то пьяный мужской смех, а затем женский плач и причитания. В голосе женщины было столько обреченности и мольбы, что Шарифу стало нехорошо. Может быть, еще одну предательницу поймали? Получалось, что предатели попадались на каждом шагу. Не многовато ли для народа, ради которого воюют повстанцы? Для народа, которому повстанцы помогают и который они защищают от продажного правительства? Шариф чувствовал, что он чего-то здесь не понимает. Расспрашивать повстанцев ему не хотелось. Он и так чувствовал себя как недоразвитый иждивенец, который все время задает наивные вопросы. Люди жизнями рискуют каждый день, а он болтовню разводит, подумал Шариф. Всю ночь юноша не сомкнул глаз, но ответа на свои вопросы так и не нашел.

На следующий день Шариф слонялся по лагерю хмурый и неразговорчивый. Магиба догадывался о настроении своего друга и не приставал к нему с расспросами и попытками успокоить. Он настороженно и с опаской поглядывал на него со стороны, но не подходил. Несколько раз Шариф ловил на себе задумчивые взгляды Отти и Бусинги.

День прошел в бесцельных шатаниях по лагерю. Несколько раз Шарифу попадались на глаза женщины, которые вели хозяйство в лагере: стирали одежду, готовили пищу. Только сейчас Шариф обратил внимание, что все они выглядят какими-то забитыми и несчастными. В их глазах, которые никогда не поднимались на окружающих, была даже не печаль, а безысходность и обреченность. Как-то Шариф попытался заговорить с одной из молодых женщин. Он знал, что она его не поймет, но хотел просто сказать несколько теплых слов, проявить какое-то участие. Ответная реакция женщины поразила его – она шарахнулась в сторону как от зачумленного. В ее испуганных глазах было столько муки, что Шариф сам испугался. Больше попыток заговорить с ней он не делал. Еще сомалиец заметил, что две женщины из лагеря исчезли, но не придал этому значения. Ушли домой, другие остались. Наверное, им некуда идти; может даже, у них никого не осталось в живых из родни. Может, поэтому в глазах такое горе?

На следующий день почти весь отряд ушел на операцию, но Шарифа и Магибу почему-то оставили в деревне. Два дня прошло в полном безделье, если не считать того, что юноши несколько раз заступали в караул по охране лагеря.

Наконец отряд вернулся, приведя с собой четырех молодых женщин, человек пятнадцать детей самого разного возраста, в том числе четырех девочек лет по десять-двенадцать. Никто из тех, кого привели с собой повстанцы, не выглядел счастливым и веселым. Шариф знал, что бойцы часто забирают с собой из деревни детей, Отти рассказывал ему об этом. Впоследствии повстанцы воспитывали из них патриотов. Он говорил также, что родители добровольно отдают детей повстанцам. То, что дети не выглядели радостными, Шарифа не удивляло – наверняка скучают по родителям. И все-таки что-то в этих женщинах и детях показалось Шарифу подозрительным. Ночью он опять плохо спал – опять слышались плач и мольбы женщин.

Уже на следующий день после возвращения отряда началась муштра мальчиков. Отти выступил перед ними с какой-то речью, затем важный и самодовольный Бусинга с помощью нескольких бойцов отряда занялся обучением. Физические упражнения, занятия с оружием – все это сопровождалось короткими, но энергичными лекциями и побоями. Шарифу такая муштра показалась излишне жестокой. Конечно, такое отношение к детям можно объяснить необходимостью выработки у них характера будущих бойцов, которые должны беспрекословно подчиняться своим командирам. Такие объяснения Шариф нашел логичными, но не особо убедительными.

Неожиданно Шариф осознал, что ему стало тошно находиться среди этих непонятных ему людей, этого непонятного движения. Все у них было каким-то нелепым и неправильным. Жестокость везде, жестокость во всем. Складывалось ощущение, что во всем мире есть только горстка довольных и счастливых людей – вот этот отряд под командованием генерала Отти. «Все это не то, что мне нужно, – понял Шариф, – ничему я здесь не научусь». И он решил поговорить с Магибой. Молодой эфиоп быстро нахватался разговорных фраз, и умудрялся общаться с некоторыми бойцами. Все это время он не особенно скучал, но время от времени поглядывал со стороны на своего хмурого товарища.

– Слушай, Магиба, – решился все же на разговор Шариф, – тебе здесь нравится?

– А почему ты спрашиваешь? – вопросом на вопрос ответил эфиоп, внимательно глядя на друга.

– Мне здесь в последнее время совсем не нравится. Поэтому я и хочу знать твое мнение обо всем этом.

– Люди как люди, – ответил без обычной улыбки Магиба. – Занимаются своим делом, в своей стране. Мы можем здесь подзаработать, и очень неплохо.

– Заработать! – возмущенно повторил Шариф. – Только это у тебя и на уме.

– У меня? – искренне удивился Магиба. – А кто первый заговорил, что нужно заработать, чтобы вернуться домой с деньгами и начать новую жизнь?

– Ну, говорил, – согласился Шариф. – Только я не об этом. Не сбивай меня. Что ты думаешь об этих повстанцах и о людях в деревнях, в которые мы заходили с отрядом? Что ты думаешь о детях и женщинах, которые живут здесь, в лагере?

– Ах вот ты о чем? – удовлетворенно ответил Магиба. – А ты сам еще не понял?

– Что?

– А то, что это скорее бандиты, а не повстанцы. Я что-то не заметил, чтобы население их поддерживало. Кстати, мешки с деньгами так и лежат в хижине генерала.

– Да, насчет населения я как-то тоже засомневался, – подтвердил Шариф.

– А насчет мешков с деньгами не засомневался?

– А что мешки?

– А то, что их никто не бросился раздавать несчастным и ограбленным правительством людям. Даже своим генерал раздал сущие крохи. Я тут пообщался кое с кем. Есть и обиженные, а есть и такие, кто считает, что деньги отправят на нужды движения.

– Ну, это правильно, только почему Отти сказал нам, что раздаст деньги? Может, раздадут в другом месте?

– Раскрой глаза, Шариф! Какое другое место, какие нужды движения? Если так называть нужды главарей движения, тогда все правильно.

– Ты не перегибаешь палку, Магиба?

– Уверен. А ты по ночам разве не слышал женские крики и плач?

– Слышал.

– Не знаю, Шариф, доверчивая ты душа, что ты по этому поводу себе нафантазировал, только хочу тебе сказать, что их насилуют по ночам. Понимаешь? Насилуют всем отрядом. Иногда всю ночь напролет.

– Ты это серьезно? – спросил потрясенный таким открытием Шариф.

– Убеждать не буду. Придет ночь – сам увидишь. А заодно могу показать, где закопали двух женщин. Ты, наверное, заметил, что две из них недавно исчезли. Они, друг Шариф, ночью себе вены вскрыли. И умерли.