Человек как животное - Александр Никонов

Заразил детское население Европы этой идеей один французский пацан по имени Стефан из города Клуа, которому во время галлюцинации явился Иисус в белом облачении и велел стать во главе нового Крестового похода. Эта идея, словно чума, разлетелась по всей Европе, и дети начали сбегать из домов и присоединяться к детской армии, стекавшейся к месту встречи — в Вандом.

О ту же пору в Германии, под Кельном, образовался аналогичный немецкий мальчик 12 лет по имени Николас. Ему пригрезился крест в небесах, который (крест!) сообщил Николасу, что ему непременно нужно собрать немецких детей и присоединиться к походу. И через непродолжительное время 25-тысячное детское войско направилось к морю.

Дети, начитавшиеся всякой религиозной ахинеи, решили, что море расступится перед ними и они пойдут по дну, как когда-то лучший друг еврейского народа Моисей со своими людьми. Пройдя таким образом через море, они достигнут Палестины, а там уже каким-нибудь образом «освободят» Гроб Господень.

Немецкие дети, которые шествовали в Италию, частью погибли при переходе через Альпы, а французские, добравшись до моря у Марселя, начали молиться, чтобы море расступилось перед ними. По неизвестной причине Господь оказался глух к их мольбам. Видимо, он откликался на подобные энергозатратные просьбы, только если они исходили от его любимых евреев. Французы же к богоизбранному народу явно не принадлежали.

Кончилось все тем, что два местных пронырливых купца рассадили детей на корабли, пообещав доставить до Палестины, перевезли через Средиземное море и продали в Алжире в рабство мусульманам.

Похожая история произошла через сто лет. Тогда в Европе приключился голод, вызванный несколькими подряд необычайно дождливыми летними сезонами, сгубившими урожай и способствовавшими поражению зерна грибковыми заболеваниями. Цена на зерно подскочила в пять раз, началось людоедство, поскольку дремлющий инстинкт каннибала просыпается у нашего вида всякий раз, когда обычной пищи не хватает.

В результате поедания галлюциногенного зерна французский молодой пастушок увидел, как птица превращается в Мадонну и зовет его на бой с угнетателями Гроба Господня. Далее история психической эпидемии повторяется с тем только отличием, что данный Крестовый поход историки называют Крестовым походом пастушков. И конец у нее несколько иной, хотя тоже бесславный — поскольку по ходу своего продвижения к морю «пастушки» грабили местное население, король Франции Филипп V выслал войска и разогнал всю эту банду.

Известно, что запалом самого первого Крестового похода послужили слова папы римского Урбана II, который отослал избыточное население Европы куда подальше — воевать за Гроб Господень, освобождая оный Гроб от рук неверных. Это было обычным сбросом пара из перегретого демографического котла, но авторы биохимической гипотезы полагают, что хроническое отравление спорыньей сыграло в распространении этих психических эпидемий решающую роль. Поскольку периодическое подтравливание организма алкалоидами может приводить к длительным периодам психозов. На фоне которых и разворачивались события.

«Таким образом, — пишут авторы, — становятся понятными некоторые психологические особенности людей «мрачного тысячелетия» — повышенная религиозность, внушаемость, социальная мобильность. По-видимому, их в значительной мере определяла неустойчивая физиология, «расшатанная» психотропными веществами».

Не зря говорят: «Человек есть то, что он ест…»

Во многих религиях центральное место занимает не верование, а ритуальное поведение. Так, в иудаизме, например, от верующего требуется в первую очередь не знание догматов, а определенное, строго регламентированное поведение, соблюдение множества предписаний, обрядов… Только в ритуале достигается высший уровень сакральности.

Гарадж В. Социология религии

Млекопитающие — существа играющие. Человек не исключение.

Игра приносит радость. То есть налицо форма биохимического положительного подкрепления со стороны природы. Почему же природе нужна игра? Нужна настолько, что она одаривает за игру физиологическим кайфом? Природа ведь ничего просто так не делает, зря не награждает. Нам приятно кушать — за то, что мы заряжаем тело энергией и строительным материалом. Нам приятно размножаться — за то, что мы таким образом сохраняем вид. Нам приятно играть… за что?

А за то, игра есть форма обучения. Восторженно играющие с бумажками и друг с другом котята учатся охотиться и драться. И понятное дело, что чем развитее существо, тем легче ему осуществить отрыв биохимического подкрепления от изначального природного замысла. Например, начать обжираться и жиреть, гробя здоровье. Трахаться в презервативе ради голого удовольствия, а не для полезного размножения. Играть в карты, а не в салочки.

Игра стала самоценностью. Она нравится нам сама по себе. В том числе и ролевые игры. Люди, увлеченные Толкиеном, играют в рыцарей и эльфов, размахивая деревянными мечами. Люди, увлеченные русско-французской войной 1812 года, переодеваются в солдатскую форму той эпохи и в очередной раз разыгрывают Бородинское сражение. Люди, увлеченные религией, тоже собираются вместе и понарошку проходят весь крестный путь Христа до самой Голгофы. Разница только в том, что ряженые понимают: это всего лишь игра, а боговерующие придают своей игре какой-то волшебный надсмысл.

Евхаристия — то есть шуточное поедание хлеба и вина, как будто бы это тело Господне, — тоже своего рода игра. Эта игра по-научному называется теофагией, то есть богоедством. Богоедство как ритуал в той или иной форме было присуще многим религиям, и христиане, символически поедающие своего Бога, чтобы обрести благость, здесь не одиноки. Собственно говоря, вера в то, что лучшие качества поедаемого перейдут к поедающему, свойственна всем племенам каннибалов: съем мозг умного — стану умнее, съем сердце храброго — стану храбрее, выпью кровь сильного — стану сильнее. Приблизиться к Богу через его поедание — вот чего хотели верующие всех теофагских культов, вот чего требовали их людоедские инстинкты, дремлющие в глубинах психики каждого из нас и периодически шлющие нам неожиданные приветики — то в виде евхаристии, то в виде восклицания мамы, зацеловывающей хохочущего малыша: «Ты такой сладкий! Я тебя сейчас съем!»

Сами христиане позаимствовали теофагию у язычников. Древние язычники делали Бога в виде человечка из теста и съедали его. В эпоху античности уже и деланием человекоподобной фигурки не заморачивались, ограничиваясь чистым символизмом — просто ели хлеб. Потом ушел и символизм, редуцировавшись до чистой риторики, когда хлеб римляне поэтически называли Церерой (богиня плодородия). Но затем, по мере одичания в эпоху развала великой цивилизации, люди вновь вернулись к прямой теофагии — только теперь уже в рамках христианства.

Помните Дольника с его замечательным наблюдением о том, что малые отличия между схожими вызывают наиболее активное неприятие? Когда христианские миссионеры сталкивались с дикарскими культами теофагии, они видели в этом злую карикатуру на христианскую евхаристию и начинали, как многие животные в подобных ситуациях, непроизвольно продуцировать в своих организмах биохимию ненависти. Особенно ярко это проявилось в Америке.