Сказки cтарого Вильнюса - Макс Фрай

Вот так…

Подумал: да уж, хорош я был, когда рассказывал дома про рощи, пустыри и ежевичные овраги. Когда тут у нас практически самый центр города, до Святых Ворот рукой подать. И до рынка. И до вокзала. Впрочем, частный сектор тоже поблизости имеется, хоть какая-то часть моих воспоминаний выглядит вполне реалистично.

Подумал: наверное, мне все-таки снилось. Бывают такие многосерийные сны с продолжением, обычное дело, они мне до сих пор время от времени снятся, а уж в детстве-то…

Подумал: мне бы сейчас хоть одним глазком взглянуть, как там дела.

И вдруг вспомнил: путь к дому друга всегда начинался за гаражом дяди Джона. Надо было пролезть в щель между ним и стеной, сесть на корточки, намотать шнурок на руку, соединить бусины, синюю и зеленую, а потом можно идти в любую сторону, все равно не заблудишься.

И гараж – вот он, на месте. Удивительно прочное оказалось строение. Давным-давно побежден ржавчиной трофейный опель, ради которого был поставлен гараж, умер сам дядя Джон, и его маленькая смуглая жена с непривычным уху тягучим именем Наира, а бессмысленная жестянка все еще стоит в дальнем конце двора, что хочешь, то и делай.

Что хочешь, то и делай, вот именно. Что хочешь, то и… Что хочешь?

Подумал: а ведь у меня теперь есть новый синий шнурок, лучше прежнего. И две бусины на нем.

Подумал: ну а вдруг.

Подумал: какой дурак, господи!

Едва протиснулся в щель между гаражом и стеной. Счастье, что не разъелся, а то застрял бы на радость соседской детворе.

Сел на теплую еще траву. Собирался закурить, но передумал. Вместо этого закатал рукав и аккуратно придвинул зеленую бусину к лиловой. Нарушил красивую минималистическую композицию, балбес.

Поднялся. Не раздумывая, перемахнул через невысокий забор. Прошел метров пятьдесят вниз по улице, свернул на узкую, десятками ног вытоптанную тропинку между домами. И еще немного прошел. Так вот же он, перекресток. Ну, точно! Налево – к Святым Воротам, направо – к вокзалу, прямо – к дому Нёхиси. По этой улице до пустыря, а там наискосок, и, считай, пришел. Как можно было забыть? Заблудиться в районе, где родился и вырос? Эй, что у тебя вместо головы?

Нет ответа.

Ну и ладно, подумаешь.

Когда пересекал пустырь, все-таки испугался. Вспомнил некстати, что не было здесь никакого пустыря, по крайней мере, с тех пор, как построили школу, сразу после войны, отец говорил. Да я сам ходил в эту школу первые три года, пока не перешел в английскую. А теперь нет никакой школы, только пустырь, высокая трава, величественные чертополохи и кривые низкорослые сливовые деревья. И земляника. Здесь всегда было полно земляники…

Где – «здесь»?

От страха начало подташнивать. Руки светились, как бумажные фонари, и тряслись хуже, чем с самого тяжкого похмелья. Нагнулся, сорвал несколько ягод, кинул в рот. Невольно улыбнулся: какие сладкие!

Проглотил. И еще пригоршню. И еще. И прибавил шагу.

Дорога спала и улыбалась во сне.

– Широко известна история о князе Гедиминасе, который однажды прикорнул на свежем воздухе, увидел судьбоносный сон про железного волка, поутру побежал к психоаналитику, получил совет не маяться дурью, а занять себя делом и, добросовестно следуя рекомендации лечащего жреца, построил наш город, – говорит Люси. – Альтернативная версия гласит, что на самом деле князь до сих пор продолжает спать, и мы ему снимся; с легкой руки некоторых моих знакомых, она уже тоже более-менее известна и продолжает угрожающе расползаться по информационному пространству. Однако при этом довольно редко вспоминают, где именно задремал Гедиминас. А дрых он непосредственно на месте погребения мифического князя Свинторога, или Швянтарагиса, Святого Рога, если тебе угодно. Это же черт знает что может присниться, когда спишь на кладбище! Так что Гедиминас, можно сказать, легко отделался… Тебе еще не скучно?

Хайди прекращает фотографировать возвышающуюся над городом башню Гедиминаса и мотает головой.

– Что ты, мне очень весело.

И это чистая правда.

Когда Хайди сказали, что самая настоящая университетская профессорша согласилась провести для нее экскурсию по городу, она обреченно поблагодарила и приготовилась пережить один из самых длинных и тоскливых дней своей жизни в обществе строгой сухопарой дамы с аккуратной стрижкой и необозримым запасом никому не интересных исторических фактов. Однако профессорша оказалась Хайдиной ровесницей. На встречу она явилась в оранжевой футболке с зеленым жирафом, и у Хайди сразу отлегло от сердца.

Экскурсия превзошла самые смелые ее ожидания. Правда, поначалу Хайди немного нервничала, потому что никак не могла разобрать, когда Люси шутит, а когда говорит серьезно. Потом поняла, что Люси и сама не всегда это знает, и расслабилась.

– Это самое кладбище, то есть место при впадении реки Вильни в Нерис называется долиной Швянтарагиса, – говорит, тем временем, Люси. – И спорю на что угодно, ты это ни за что не выговоришь!

– Не выговорю, – соглашается Хайди. – Даже пытаться не стану.

И чтобы хоть как-то компенсировать эту трагическую потерю, снова фотографирует башню.

– Кстати, регулярные сожжения мертвых литовских князей превосходно подействовали на окрестную флору и фауну. В долину Швянтарагиса стали залетать черные бабочки с полутораметровым размахом крыльев, а в Нерисе завелись говорящие сомы; возможно, они, как и борхесовская рыба-Стоглав, в прошлой жизни произнесли по сотне бранных слов, а может быть, напротив, были великими молчальниками и получили наконец шанс беспрепятственно выговориться. Никто толком не знает, на каком языке они говорили, однако профессор Альфонс Парчевский неоднократно доказывал в своих трудах, что это была так называемая вульгарная латынь[10].

Хайди совершенно точно знает, что у самой большой в мире бабочки размах крыльев чуть больше тридцати сантиметров. А в говорящих сомов, пожалуй, не поверила бы и в четыре года, когда верила вообще всему подряд. Но слушает как завороженная.

– А вот и костел Святой Анны, – говорит Люси. – Быстро же мы с тобой ходим!

Хайди фотографирует красивый костел из красного кирпича и внимательно слушает.

– Шестнадцатый век, поздняя готика. Я бы даже сказала – внезапно спохватившаяся. Имя спонсора проекта, как водится, осталось в веках: всем известно, что денег на строительство храма дал великий князь литовский Александр. А как звали архитектора, никто не потрудился записать на хорошем, нетленном пергаменте, вот и гадают теперь любопытные историки, кто нам эту конфетку слепил. Не то сам Nobilis Benedictus, то бишь Бенедикт Рейт, который, только не падай, возводил краковский Вавель, укреплял Пражский Град и строил там Владиславский зал; не то позабытый неблагодарными потомками Николас Энкингер из Данцига. Но бог с ними, главное, что построили вот такую, почти неприличную, на мой взгляд, красоту. Любой виленский таксист, провозя тебя мимо, непременно сообщит, что Наполеон, который, как известно, драпал через наши края из России, восхищался Святой Анной и публично изъявлял желание увезти ее с собой в Париж. Не знаю, не знаю. По идее, ему, бедняге, тогда совсем не до перевозки храмов было. Видимо, с горя Наполеон отдал нашу Аннушку в распоряжение своих кавалеристов, которые не просто засрали костел под потолок, но еще и деревянную утварь пожгли. Неплохо бы нам с тобой туда зайти и убедиться, что за двести лет за ними успели худо-бедно прибрать, но сегодня понедельник, так что мы пролетаем – закрыто. Если захочешь, зайдешь сама завтра или в любой другой день… А вон на том холме, говорят, чуть ли не со времен восстания 1831 года живет бессмертный заяц-людоед; в него мало кто верит, но холм виленчане на всякий случай обходят стороной. Хотя, казалось бы, такое хорошее место для прогулок. И ты на всякий случай обходи. Береженого, как говорится, бог бережет.