Тайное венчание - Елена Арсеньева

Судьба, похоже, смягчилась к Лизе и как бы отступилась,отложила свои проказы, лишь издали наблюдая за их с Леонтием неспешным иблагополучным путешествием: не обрушивала штормов, бурь или разбойныхнападений. Один только раз усмехнулась она им в лицо, да и то в четверть силы.

* * *

Случилось это за Сурою. Проводник, крещеный мордвин,вызвался коротким путем повести их в лесное селение, где Леонтий хотел увидетьзнаменитого местного врачевателя по имени Каркун, спасающего от укусов самыхядовитых змей, а главное – вываживающего тех змей, которые уснувшим на покосевползают в открытый рот.

Перед самым подступом к дому колдуна Леонтий велел Лизепомалкивать, а сам согнулся дугой, схватился за живот и, кряхтя да охая, оперсяна Лизу, словно не имел силы идти.

Каркун оказался круглолицым, румяным и синеглазым, как и всямордва, но впроголубь седым, с длинной белой бородою, которую он имел привычкуперебирать, пытливо глядя на собеседника молодыми, яркими глазами. На сбивчивыеобъяснения Леонтия он кивнул и велел гостям следовать за собою.

Здесь, в пахнущей сухими травами полумгле, до боли в сердценапомнившей Лизе Татьянин домишко, знахарь уложил Леонтия на лавку и принялсяощупывать его живот.

– Давно ли вполз в тебя змей? – спросил Каркун.

Лиза принуждена была прижать руку ко рту, чтобы нерасхохотаться, ибо Леонтий от щекотки, причиняемой длинными холодными пальцамистарика, корчил ужасные рожи. Но возмущение пересилило ее веселье. Если такнадобно Леонтию вызнать тайны знахарские, чтобы и их вписать в тетрадки свои,то разве не мог он просто выспросить старика, а не ломать пред ним эту глупуюкомедию?!

– Вчера на полдень… – со стоном вымолвил Леонтий. –Тошно мне, невмоготу. Словно бы что-то в нутре ворочается. И холодно, холоднотам. Будто пил студеную воду только что.

Старик, не отвечая, кивнул и отошел к печи. Вынул из устьябольшой кувшин с молоком и вылил туда немного конопляного масла. Долго молоко смаслом перемешивал, что-то при этом нашептывая. Леонтий даже на лавкеприподнялся, слова те силясь разобрать, да попусту – ничего не было слышно.Наконец старик поднес кувшин Леонтию и приказал выпить все до дна. Как низлилась Лиза, ей вновь смешно сделалось при виде выражения унылого отчаяния,кое взошло на лицо Леонтия. Однако деваться было некуда; и он, давясь,принужден был выпить все молоко.

– Ну что ж, банька истоплена, – промолвил затем Каркуни, подхватив Леонтия под руку (очень вовремя, ибо ноги у того вдругподкосились), повлек его к двери. Лизе ничего не оставалось, как последовать заними.

Впрочем, в баню Каркун ввел одного Леонтия, а черезнекоторое время вышел, отдал Лизе тючок с его одеждой и сапоги. Затворив засобою дверь в баньку, ушел, мрачно бросив напоследок:

– Не входи. Бабе нельзя. Грех.

Лиза, едва он скрылся из вида, попыталась заглянуть вподслеповатое окошко, но ничего не смогла рассмотреть, а потому покорно села напорожек – ожидать, чем же там окончится дурацкая Леонтиева затея.

Ветер шуршал в крапиве, тяжелыми волнами льнувшей к темнымстенам старенькой, покосившейся баньки. Под этот мерный, успокаивающий шум Лизаначала было дремать, как вдруг ее заставил встрепенуться странный звук,раздавшийся словно бы из-под земли: не то стон, не то рык.

Вскинула голову, прислушалась. Звук повторился. И еще раз, иеще. И не скоро Лиза поняла, что исходит он из баньки.

Тревожно стало на сердце. Она оглянулась. Изба Каркунаподслеповато мигала слюдяными окошечками, но, кажется, никто не наблюдал оттудаза Лизой. Тогда она решилась: ступила на порожек, осторожно толкнула разбухшуюдверь и какое-то время стояла неподвижно, ничего не видя в полутьме, кромекакого-то бесформенного розового пятна. Но вот глаза ее привыкли к сумраку, иЛиза едва не рухнула там, где стояла: этим пятном был не кто иной, как Леонтий,вовсе голый, с налитым кровью лицом, подвешенный вниз головою под потолкомбани. Огромная белая лужа извергнутого им молока растекалась по полу. Вместе сэтим молоком и должна была извергнуться из его нутра змея – если бы она тамкогда-нибудь была…

Новый мучительный стон вырвался из груди Леонтия и вернулЛизе способность двигаться. Она бросилась вперед, вскарабкалась на каменку,чтобы достать до крюка, к коему был подвязан Леонтий. Но не сразу смоглараспутать узлы пеньковых веревок, стягивающих его ноги. Когда пальцы ее осилилиузлы, Леонтий грянулся оземь с таким грохотом, что Лиза обмерла: не отдаст лион богу душу от удара головою?

Она спрыгнула на пол и с облегчением увидела, что Леонтийжив. Он ворочался на полу, силясь встать.

– Бежим! Бежим! – наконец прохрипел он и, едваутвердившись на подгибающихся ногах, заковылял к двери. Перепуганная Лиза тожемечтала лишь об одном: оказаться как можно дальше и от обманутого знахаря, и отего злодейского лекарства, коим скорее уморить, а не исцелить можно.

По узенькой тропке они миновали крапивные заросли, незамечая лютых ожогов, быстро углубились в лес; и немалое минуло время, когдаЛиза спохватилась вдруг, что в руках ее нет узелка с одеждой и обувкой Леонтия.Должно быть, как выронила там, в баньке, так и думать позабыла!

– Батюшки-светы! – похолодела Лиза при одной лишьмысли, что придется возвращаться.

Леонтий, неловко прикрывая руками свое естество, весь вкрасных полосах, исхлестанный плетьми березовых ветвей, исколотый еловымииглами, изжаленный крапивою, отозвался эхом:

– Батюшки-светы!

В то же мгновение хрустнула ветка под чьею-то ногою, и Лизаедва не грохнулась без чувств: пред ними, откуда ни возьмись, вдруг явилсяКаркун.

– Больно уж спешили, гостьюшки, – промолвил он своиммягким, медлительным говорком. – Одежду позабыли, а зря. Комарье ночью досмерти заест!

Сверкнув синими глазами, сунул остолбенелой Лизе тюк содеждою, сапоги – и сгинул. Только отзвук ехидной усмешки долго дрожал влистве:

– Опасно шутишь, путник! Гляди, как бы не отомстилиползучие…

Лиза поняла, что Каркун сразу разгадал нехитрую уловкуЛеонтия – ведь не разгадать ее мог только полный дурак! – и решил сыгратьс ним в ту же игру. Но ни у нее, ни у Леонтия зла на Каркуна не осталось;напротив, о старом знахаре они всегда вспоминали с добрым весельем.

Так и длилось их путешествие, дни переливались в ночи, аночи – в дни, наполняя чашу жизни, которой жила теперь Лиза, медленно и мерно.К исходу августа странники добрались почти до Царицына, и здесь-то Леонтийвстретил Готлиба.